Он закидывает голову, потом тыкается бейсболкой в стекло (чиксе наконец удалось вырулить, заголенные ляжки теперь проносятся справа по курсу, последний взгляд — и они исчезли навсегда), потом, покачивая головой, говорит:
— Тебя развели, чувак. Тебя просто развели. Не знаю, что ей от тебя было нужно, но дело свое она знает хорошо. Почти что Дарья Асламова.
И еще: думы о душе рано или поздно приводят к старушечьей оголтелости. По-другому ни у кого не получается.
— Представь себе, — говорит мне Клон, — одну вещь. Находится хакер, который умеет взламывать чужие компьютерные системы. И вот, допустим, в журнале «FHQ» заканчивается верстка номера. Все материалы на пленках отправляются в типографию финнам, правильно?
— Правильно, Клон.
— Вот именно. Только отправляются они обычно когда? С утра. Накануне все сидят до двенадцати ночи, верстают, правят и подписывают в печать — все построчно, пополосно. Подписывают полосы и складывают их в папочку у себя в компьютере. А когда папочка заполняется, выключают компьютер и идут баиньки.
Я слушаю попеременно то его, то сумасшедшую. Она теперь висит на поручне, болтаясь, как обезьяна. Она кричит — теперь уже громко, перекрывая звук дизеля (если вы не в курсе: почти все современные автобусы — заднемоторные) у нас под ногами:
— Эти летающие дома. В них боль, в них ужас. В них будем все мы. Нас они накроют («Вас давно уже накрыло, мэм, и не отпускает», — комментирует все тот же смешливый голос в районе средних дверей).
Я, буравя взглядом дорогу (которая бесконечным серым факсом отрыгивается из-под колес автобуса под сзади следующие автомобили), спрашиваю Клона:
— И что следует из этого?
Я пожимаю плечами:
— Меня все сегодня разводят. Может, и так. Меня это не коробит. Женщин в мире много. Ты же знаешь, я никогда не депрессовал из-за того, что та или иная из них не стала со мной совокупляться.
Внимание сумасшедшей тетки теперь расконцентрировалось — с нас на всех пассажиров (которых в это время суток всегда немного, поэтому она могла не особо напрягаться с криком).
— Посмотрите, что происходит вокруг, люди, — распиналась она, с видом мессии воздевая руки к небу, скрытому от нас металлической крышей с приоткрытыми воздушными люками). — Мы сошли с ума («Нам нужна она», — со смешком вставил кто-то, сидевший в районе средних дверей), автобусы сошли с ума, город сошел с ума. Вспомните о душе, люди! Вспомните, пока не поздно!
Усы тетки смешно топорщились на сморщенном, как сушеное яблоко, старушечьем лице. Из-под усов то и дело выскакивали: капли слюны, ошметки пережеванной пищи и, по-моему, окровавленные куски десен — во всяком случае, десны у нее реально кровоточили, это было различимо. Типичный портрет Тех, Кто Думает О Душе. Оголтелые юродивые на паперти, бомжи в подземных переходах с заученным «дай бог здоровья». Прихиппованные бельмоглазые демократичные преподаватели с журfuckа и психи в общественном транспорте.
