ГАСТРОНОМИКА
Все, что только могло быть навощено в этом зале, обшитом мореным дубом, ослепительно блестело. Владелец ресторана - энергичный толстяк сангвиник, громко пыхтевший от одышки, но довольный и собой, и состоянием своего здоровья, и своими официантами, и своей кухней, - хлопотал возле посетителей, обращаясь с ними как с дорогими, случайно нагрянувшими гостями. Стены были увешаны надписями, на которых готическим шрифтом было выведено: "В Гастрономике натуральная еда, а не химическая!" - или: "В Гастрономике вы не обнаружите даже крошки высохшей горчицы на краю баночки".
Жак, который, казалось, отмяк после посещения Каммерцинна и совместной прогулки под дождем, ласково улыбался удивлению брата. Для него было неожиданным то любопытство, с каким Антуан взирал на окружающий мир, этот его плотоядный, все вбирающий взгляд, эта манера схватывать на лету и смаковать каждую примечательную черточку. Раньше в кухмистерских Латинского квартала, когда братьям случалось завтракать вместе, Антуан ничем не интересовался и, усевшись за стол, первым делом вытаскивал медицинский журнал и, прислонив его к графину, погружался в чтение.
Антуан почувствовал на себе изучающий взгляд Жака.
- По-твоему, я сильно изменился? - спросил он.
Жак уклончиво пожал плечом. Да, Антуан изменился, даже очень изменился. Но чем же именно? Может быть, просто за эти три года Жак перезабыл многие характерные черты старшего брата. Теперь он обнаруживал их одну за другой. Иной раз какой-нибудь жест Антуана - его манера подергивать плечом и одновременно моргать глазами или, объясняя что-то, протягивать собеседнику открытую ладонь, - внезапно становились для Жака как бы новой встречей с некогда таким близким образом, полностью изгладившимся из памяти. Однако были и другие черты, которые волновали, хотя и приводили на память что-то полузабытое: общее выражение лица, манера держаться, это ненаигранное спокойствие, эта благожелательность, этот взгляд не грубый, не жесткий, как раньше. Все это совсем новое. Жак попытался выразить свои впечатления в двух-трех не слишком вразумительных словах. Антуан улыбнулся. Он-то знал, что все это наследие Рашели. За несколько месяцев торжествующая страсть запечатлела на этом лице, на том самом, что прежде упорно замыкалось, не позволяя прочесть на себе даже намека на радость, - свои пометы: уверенность оптимизма, даже удовлетворение счастливого любовника, и никогда следы эти не исчезнут.
