— Сто тысяч франков!.. — воскликнул Стейнбок, обводя взглядом торговца, Гортензию, барона и баронессу.
— Да, сто тысяч! — повторил торговец. — И будь я побогаче, я бы сам купил эту вещицу за двадцать тысяч франков, потому что по уничтожении модели вещь становится капиталом... Какой-нибудь принц заплатил бы за этот шедевр тридцать, а то и сорок тысяч франков, чтобы украсить им свою гостиную! Искусство еще не создавало подобных часов, равно удовлетворяющих и вкусу мещан, и вкусу знатока, а наш художник, сударь, как раз решил эту трудную задачу...
— Вот, получите, сударь, — сказала Гортензия, вручая шесть золотых монет антиквару, и он тут же откланялся.
— Не обмолвитесь никому на свете о продаже этой вещи, — сказал художник торговцу, останавливая его у порога. — Если вас спросят, куда вы отнесли группу, назовите герцога д'Эрувиля, известного мецената, который живет на улице Варенн.
Торговец в знак согласия кивнул головой.
— Простите, а как ваше имя? — спросил барон художника, когда тот вернулся.
— Граф Стейнбок.
— Имеются ли у вас документы, подтверждающие, что вы именно тот, кем именуете себя?
— Да, барон, у меня есть документы на русском и немецком языках, но они не зарегистрированы...
— В состоянии ли вы выполнить статую в девять футов вышиною?
— Да, сударь!
— В таком случае, ежели особы, к которым я обращусь, останутся довольны вашими работами, я выхлопочу для вас заказ на памятник маршалу Монкорне, который намереваются поставить на его могиле, на кладбище Пер-Лашез. Военное министерство и бывшие офицеры императорской гвардии пожертвовали довольно значительные суммы на памятник и имеют право сами выбрать художника.
— О сударь! Это сразу открыло бы мне дорогу! — сказал Стейнбок, ошеломленный неслыханной удачей.
— Будьте покойны, — любезно отвечал барон. — Я покажу вашу группу и модель часов обоим министрам, и если ваши творения понравятся им, дорога перед вами открыта...
Гортензия до боли сжала руку отцу.
— Принесите мне ваши бумаги и не делитесь своими надеждами ни с кем, даже с нашей старой кузиной Беттой.
— С Лизбетой? — вскричала баронесса Юло, постигнув наконец, что тут происходит, но не понимая, как все это произошло.
— В доказательство моего мастерства я могу вылепить бюст баронессы... — прибавил Венцеслав.
Художник, пораженный красотою г-жи Юло, невольно сравнивал ее в эту минуту с дочерью.
— Идемте, сударь! Судьба ваша может обернуться счастливо для вас, — сказал барон, совершенно плененный изящной и благородной внешностью графа Стейнбока. — Скоро вы узнаете, что в Париже ни один талант не остается втуне и всякий упорный труд рано или поздно вознаграждается.
