Лучше всех чувствовал себя Ленька: и покупался, и поспал, и поел, а теперь топал так, будто день только начинается.
Слава тоже был в отличном настроении, раздражал его только Павлик, который прилип к Вике, как только они вернулись к озеру с едой, и уже не отлипал до конца. Весь обратный путь он что-то рассказывал ей, принуждал останавливаться, заглядывал в глаза. Он что-то такое о себе говорил, что Вика дважды наклонялась и целовала его в макушку.
К закату небо начало голубеть. А они все шли, пока не добрели до луга, опоясанного соснами.
Каштановая лошадь с нестриженой русой гривой и длинным русым хвостом паслась без привязи среди цветов и травы. Такой лошади своими глазами никто из них не видал. Такая могла быть во сне или в сказке. Не верилось вообще, что ее когда-либо запрягали.
Заметив людей, она плавно подняла голову и вперила в них пытливо-отчужденный взгляд. Ребята смутились, почувствовав себя вошедшими в чужой дом без спроса. Каждый был убежден, что лошадь смотрит именно на него.
— Пошли, — тихо сказал кто-то.
Узкая тропка, еле серебрясь стеблями примятой травы, сбоку пересекала луг.
Когда они поравнялись наконец с хозяйкой луга, обнаружилось, что она все это время смотрела на собаку, а не на них.
Марс, не переставая, рычал задумчивым, беззлобным басом: он не переносил животных, которые были больше его самого.
Становилось прохладней. Реденький лес, оживленный кустарником и лиственными деревьями, просвечивал огнем. Гриша вел их туда — навстречу зареву, а оттуда широким фронтом, разбухая, катил по лесу рокот.
― Э-э! Скорей!.,
Они побежали за Гришкой, расталкивая сосны.
Лес неожиданно расступился. Высокая насыпь с рельсами на гребне остановила их. Они выскочили на закат…
Громадное, близкое, нежаркое солнце касалось рельсов.
Электричка уже подлетела к нему, и солнце попало под колеса: красные, черные, красные, черные, красные диски грохотали целый век!
Насыпь под колесами тяжело дышала.
Когда поезд прошел, они ходили смотреть на рельсы — снова прохладные и голубые. За это время солнце влезло в ближний лес, и он восторженно горел.
Маленькие люди сели на теплый песок, познавая еще одно из блаженств — блаженство усталости, когда она выходит из человека.
Молчаливые и собранные, они сидели, чувствуя, как земля сама притягивает к себе отяжелевшие тела. Под вечер все на свете устает и жаждет отдыха — небо от солнца, деревья — от ветра, даже камень, взятый в руку, всей тяжестью своей говорит: положи меня на землю, я тоже хочу отдохнуть.
