Греясь и мечтая о том, как сейчас завалится в мягкую траву подле своей собаки, он не мог освободиться от изумления: почему, думал он, так приятно, что Вика его похвалила, когда вообще на мнение девчонок он чихать хотел? Ему важнее всего на свете было, что самый сильный парень скажет.
Когда они повалились в траву, она разъединила их, и каждый мог побыть наедине со всей вселенной — среди молчания неба и земли, в кольце живых и неподвижных сосен.
Между озером и тем местом, где все они лежали, рос куст. Маленькая серая птица, гораздо меньше воробья или такая же, но тоньше, вылетела из леса и села на куст. Упругая ветка покачала ее.
Птицу заметили все.
— Славка… — прошел сквозь траву шепот. Это был голос Вики. Он прозвучал с нежностью и еще с тревогой, что его услышат.
Слава суматошно сел.
Птица улетела.
Из травы поднялись головы.
Вика улыбалась понимающе, огорченно. А он на нее смотрел, как смотрит на горящий дом. И жутко и красиво!
Наверно, это продолжалось слишком долго.
— Ну, что ты смотришь так? Честное слово, это была славка... птица, понимаешь, птица!
Голос Вики до Славы не доходил. Он понял ее по движению губ. Он был как в оболочке и видел все только через нее. Он смутно думал: «Фик с ней, с птицей...» Он силился понять сейчас другое: как это могло быть, чтобы она, такая хорошая, такая красивая, такая… лучше всех, еще недавно могла раздражать? Даже бесила вместе с братцем со своим.
...Проходят годы. Меняются времена. А люди, переделывающие все вокруг, почти не меняются сами.
Для Славкиной матери, например, рабочий человек и сейчас — это тот, кто ворочает тяжести и вымазан по уши в грязи. Среди шибко грамотных признает она только строителей домов. Все же остальные — дармоеды! Послушать ее, так вообще дармоедов больше, чем рабочих людей.
Хотел того Слава или нет, а материнская неприязнь ко всем, кто грамотнее, вежливее, а часто даже к тем, кто попросту говорит спокойно и тихо, конечно, передавалась Славке. Он тоже, как и она, на расстоянии чуял ЭТИХ, КАК ИХ, которые черт те что... А САМИ… Никогда мать не договаривала, что «сами», и тем более Слава считал нужным их презирать. Во дворе у себя он просто бил ни за что вежливых ребят, отлично зная, что за спиной у него мамка и еще тетя Клава. Эта как услышит голос Славкиной мамы во дворе, так сразу лестница под ней загудит, и с ходу — в бой! Клава тоже не переносила, когда с нею пробовали вежливо говорить, особенно если скажут: «Успокойтесь, пожалуйста». Ну, тут она уже просто шалела и вопила всегда одно: «Ты что хочешь етим сказать? Ты хочешь етим сказать, что ваши детки культурненькие, а наши хулиганы? Это ты хочешь сказать?»
