— Теперь чувствую себя отмщенным! — прервал я и захохотал, но почему-то вспомнил наглый смех Хамадара, стало стыдно, я умолк. И тут нахлынули воспоминания о детстве. Невольно вырвалось: — А ведь мы были друзьями, Мирза!
— Барсук ястребу не друг, — усмехнулся комиссар в разорванной кожаной куртке. — Зачем вспоминать?
— Просто пытался понять тебя…
— Кончай, Эльдар сын князя Уцуми. Торжествуй нынче!
— Не думаешь ли, что смалодушничаю и отпущу тебя? — спросил я в смутном недоумении: «Неужели этому человеку не страшна смерть?»
— Милости не жду! А хотелось бы проститься с сыном, маленьким моим Омаром! — И тут глаза у этого храбреца увлажнились, засветились беспомощным жгучим желанием. Но свет сразу исчез, глаза снова стали холодными. — Есть у меня такая слабость: люблю сына… Но умру спокойно: знаю, что ему жить будет лучше!
— А все-таки, Мирза, жалко семью…
―Ничего! О моей семье позаботятся.
— Кто же это?
— Советская власть!
— Нет советской власти! Мы задушили ее…
— Смешно! Ты же сам не веришь этому! В муках, в борьбе, но она рождается. И вам не скрыться от гнева народа.
— Ты уверен?!
— Сам убедишься. Ну что ж: стреляй! Пощады просить не буду. Трус!
Не знаю, почему в это мгновение мне представились разграбленный отцовский дом, винный погреб, где надо мной и отцом издевались бывшие райаты — рабы во главе с Хамадаром; предстали передо мной все неудачи и промахи, и в каком-то исступлении я выхватил наган и разрядил в комиссара. Он рухнул к моим ногам, промолвив:
— Будь проклят! Помни, буду являться к тебе живым… Прощай, Омар! Прощай, Амина…
В тот же день по приговору военно-шариатского суда был расстрелян и Уллубий в местечке Темиргое.
Казалось, эти выстрелы разбудили горное эхо… Как говорится, пиала не разбивается без звона. Красные повстанцы в горах стали объединяться в полки. На место Мирзы стал Таймаз… Правление шамхала Тарковского, казавшееся таким прочным, вдруг треснуло, из стен стали выпадать камни. Появилось ощущение, что здание стоит на пороховом погребе, в который подброшен зажженный фитиль… Восстал один полк шамхала, другой, третий… Горцы стали отзывать своих сыновей со службы «кровавому диктатору», как прозвали в горах Тарковского. А тут еще деникинский штаб потребовал распустить управление диктатора и Горский парламент и передать власть белоказакам, которые тогда уже хозяйничали на всем побережье от Хасавюрта до Дербента. Словом, неспроста сказано, что пошатнувшийся зуб не удержишь!
