В столовой стояли — почему-то в один ряд — испуганные Ципорины родители и ее маленький брат Гершеле. Каждый держал перед собою узел, как видно, с вещами. У Ципориного отца он был большой, с боку еще торчал привязанный к нему чайник, у матери — чуть меньше, а у Гершеле — совсем маленький. Он держал его, обхватив ручками. Четвертый узел, видно Ципорин, лежал рядом на полу.
— Мы думали, что это пришли за нами, — пояснила Ципора.
Гражина смутилась.
— Извините, я не хотела вас напугать.
— Испуг теперь не самое страшное, — горестно вздохнул Ципорин отец. А мать с тревогой спросила:
— Гражиночка, никто не видел, как ты звонила в нашу дверь?
— Нет, нет.
— Слава богу! — и повторила: — Слава богу. — Она посмотрела на Ципору, словно спрашивая, продолжать ли. Но Ципора молчала. — А то если бы кто-нибудь тебя увидел и донес… Вам же запрещено общаться с нами.
«Я этого не знала!» — чуть не вырвалось у Гражины.
— Спасибо, Гражиночка, что ты пришла, — продолжала Ципорина мама. — Единственная из всех наших и Ципорочки довоенных знакомых неевреев не испугалась, что их могут приравнять к нам.
— Как это… приравнять?! — со страха она сама едва услышала свой голос.
— Немцы такие предупреждения развесили, — с горечью объяснил Ципорин отец. — Кто осмелится иметь дело с евреями, тот сам будет приравнен к еврею.
В комнате стало очень тихо. Гражина, остолбенев, смотрела на этих, вдруг ставших совсем чужими, людей. Неужели ее могут… приравнять к ним?! Заставить носить такую звезду и… — додумать до конца было страшно.
Ципора, видно, заметила ее испуг.
— Папа, зачем ты пугаешь Гражину, никто ж не видел, как она к нам вошла. Когда будет уходить, я сперва сама выгляну на лестницу, проверю, нет ли там кого-нибудь. Из подъезда, — она повернулась к Гражине, — сможешь выйти спокойно: тут шесть квартир. С жильцами остальных пяти, — добавила она, — общаться не запрещено. Так что побудь еще немного у нас. — Она отворила дверь в свою комнату. — Пойдем ко мне.
Комната Гражине тоже показалась какой-то другой. Вместо кровати стоит широкая тахта. И этого шкафа с зеркалом не было. Только столик у окна, за которым они готовились к выпускным экзаменам (как давно это было!), тот же. И настольная лампа с зеленым абажуром та же. Но раньше не стояла под нею эта свадебная фотография. Ципора в длинном белом платье, пышной фате и жених — красивый, высокий. Оба улыбаются.
— Яшу забрали, — заметив, что она смотрит на фотографию, вздохнула Ципора. — Уже почти три недели, как не знаю, где он. — Она легонько, одним пальцем, погладила его на снимке. — Прямо с улицы взяли. Была облава на еврейских мужчин. — И опять погладила фотографию. — Оказывается, уже не первая, но мы этого не знали… Знали бы, не выпускали бы его из дому.
