– Вот так всегда, – недовольно сказала Клавдия Антоновна, – как только один из пациентов умирает, так они сразу затягивают свой хор. И все знают, что в этот момент кто-то умер. Прямо как сигнализация какая-то. И больные нервничают. Нужно наших собачек куда-то убрать.
Они прошли в предпоследнюю палату, Мокрушкин открыл дверь, входя первым, за ним Клавдия Антоновна. Гости переглянулись. Дронго нахмурился и решительно вошел, следом за ним – Вейдеманис. Впрочем, в том, что они увидели, не было ничего страшного или трагического. На кровати лежала изможденная женщина. На вид ей было не меньше семидесяти. Она лежала так, словно заснула, и лицо ее было умиротворенным и спокойным, словно она сделала все, зачем пришла в этот мир. Если бы не ее худые, почти бесплотные руки и ввалившиеся щеки, можно было бы сказать, что эта старуха вполне здорова. Мокрушкин подошел к ней, проверил пульс, отключил аппаратуру, накрыл лицо одеялом и обернулся к гостям.
– Вот и все, – негромко сказал он, – она уже отмучилась. Санубар Идрисова, жена нашего руководителя коммунального хозяйства. Она сама решила переехать сюда. Обычно мусульмане не отдают своих больных в наш хоспис, вы об этом знаете лучше меня. Но она сама настаивала. У нее дочь в Америке живет с мужем, а сын давно в Австралии. А у мужа больное сердце, вот она и решила сама сюда переехать, чтобы никого не тревожить. Придется завтра звонить ее супругу. Он как раз вчера навещал жену, они разговаривали…
– Сколько лет ей было? – спросил Дронго.
– Сорок восемь, – ответил Мокрушкин, – она в восемнадцать лет замуж вышла. Сыну уже двадцать девять, а дочери двадцать семь. И трое внуков от дочери. Но всех судьба раскидала по разным местам.
Дронго тяжело вздохнул. Он был уверен, что умершей не меньше шестидесяти.
– Вы можете ей что-то сказать, – неожиданно предложила Клавдия Антоновна.
– Что сказать? – не понял Дронго, повернувшись к санитарке. – О чем вы говорите?
– Она была мусульманкой, – спокойно пояснила пожилая женщина. – А вы приехали из Башкирии. Прочитайте молитву, если можете. А если не можете, то скажите несколько слов, ей наверняка было бы приятно.
– Да упокоит Господь ее душу, – произнес Дронго, взглянув на лежавшее под одеялом вытянутое тело.
– Спасибо, – кивнула Клавдия Антоновна, – вы можете идти. Алексей Георгиевич, вы сами заполните журнал?
– Да, конечно.
Сыщики вышли из палаты.
– Вот и все, – негромко сказал Вейдеманис, – был человек – и нет человека. Все так просто и обыденно, как будто в порядке вещей.
