Вошли Людмила и Адам Петрович.
Адам Петрович. Людмила, и тебе не стыдно?
Людмила. Что такое?
Адам Петрович. Тебе не стыдно смотреть мне в глаза?
Людмила. Ты скажи, что случилось?
Адам Петрович. Молчала, скрывала… И от кого скрывала? От своего родного отца.
Людмила молчит.
Ты росла моим другом, Людмила.
Людмила. Папа, ты напрасно так волнуешься, ничего нет страшного. Нечего скрывать…
Адам Петрович. Обманываешь… До чего дошло! Мне, мне, твоему другу, твоему отцу, чужие люди рассказывают и открывают глаза… Разве это не удар?
Людмила. Чужие люди рассказывают?
Адам Петрович. Да, Людмила, чужие люди.
Людмила. Тогда вот что… Ты, милый, на сплетни внимания не обращай… Подожди, я тебе сама все расскажу. Мне давно уже пора посоветоваться с тобой… Не сердись же, ну не сердись же, дорогой мой! Пойми, что трудно девушке разговаривать о таких вещах, а матери у меня нет.
Адам Петрович. Это, конечно, верно, но…
Людмила. Завтра, завтра… не сегодня… Обо всем, до конца… Все точки поставим.(Поцеловала и убежала.)
Адам Петрович. Отбивается от рук девка, растет. Выросла. В одно прекрасное время вильнет хвостом — и поминай как звали… Кременской — человек серьезный, на хорошем счету, образованный… Надо подумать… Зять будет на высоком посту. Это верно. Это очень верно.(Ушел.)
Кременской снова отыскал Машу.
Кременской (продолжает). Постой, Маша! Мы тебя два раза премировали платьями, да швейной машиной, да библиотекой, да шефы премировали, да колхоз. Маша, сколько у тебя платьев?
Маша. Сколько? Девять. Два кашемировых, три шелковых, одно шерстяное, одно газовое.
Кременской. Газовое?
Маша. Зато два ситцевых.
Кременской. А ситцевые уже, наверно, не носишь?
Маша. Нет, когда на собрания — надеваю.
Кременской. Девять платьев, а такая сердитая! Сядь, послушай меня серьезно. Ты же еще девчонка… Сколько тебе лет дать? А под твоим руководством сколько человек?
Маша. Пятьдесят.
Кременской. Шутка! Под ее руководством бригада в пятьдесят душ. Ты член правления, ты первый человек в колхозе. Ты знаменитость по району: у нас на съездах, на слетах в Москве, среди лучших людей — ты!
Маша. Я в делегации и со Сталиным Иосифом Виссарионовичем беседовала, четыре раза на вопрос отвечала.
Кременской. К тому я и говорю… Почему ты всегда смотришь исподлобья, будто обиженная или чужая? Бал, а ты сердитая.
Маша. Так… Я, наверно, нездоровая.
Кременской. По лицу не видно. Нет, ты постой… У вас что-то случилось нехорошее?
Маша. Нет, обыкновенно.
