Когда Зоя наконец отыскала нужную дверь, та оказалась совсем не такой, какую она ожидала увидеть. Она знала по собственному опыту, что обычно студии звукозаписи располагаются в шикарных офисах. Это здание никак не походило на шикарное учреждение, скорее оно напоминало жилое строение, в котором секретные службы бедных стран могли снимать себе явочные квартиры. Интересно, подумала она, Салман Рушди останавливался когда-нибудь у Майкрофта, и если да, то какие он и его ищейки сохранили об этом воспоминания. В конце концов, не так уж это необычно, успокоила она себя, ей доводилось озвучивать радиорекламу, документальные фильмы и образовательные программы в самых странных помещениях по всему Лондону. По крайней мере, эта студия находилась в той части города, где располагалось большинство лучших студий звукозаписи, — к северу от Оксфорд-стрит в роскошном районе, который тянется на несколько кварталов к востоку от Риджент-стрит, пока не утыкается в конгломерат беспорядочно стоящих аванпостов боли, образующих комплекс клиники Мидлсекс. К несчастью, лично она предпочитала настоящие первоклассные студии, где мальчики в мешковатых брюках подают тебе кофе и можно съесть сколько угодно липких шоколадных конфет.
На студии радиоозвучивания на соседней улице, где она читала текст о короткоствольных ружьях с раструбами для телеканала «Дискавери», подавали только вазы с яблоками и маленькие бесплатные шоколадки. Совсем иначе обстояло дело у Сондерса и Гордона на Тоттенхем-Корт-роуд с их огромными вздыхающими, когда садишься, диванами и баром самообслуживания, изобилующим плитками шоколада и датским печеньем, всевозможными сортами чая и кофе, любыми журналами и свежими газетами. Впрочем, как любая актриса, она не читала газет — это считалось дурным вкусом. На репетицию или запись можно было принести экземпляр «Гардиан», но лишь для того, чтобы решать в нем кроссворды в перерывах. Если на репетициях кто-нибудь вызывающе читал «Экономиста» или «Франкфуртер альгемайне» и слишком интересовался внешней политикой или биржевыми сводками, это вызывало неодобрение у окружающих, что свидетельствовало об отсутствии интереса к реальности, которой для актера может являться лишь его внутренний мир. Когда Зое предложили озвучивать рекламу у Сондерса и Гордона, она старалась ничего не есть накануне записи и пришла как можно раньше, чтобы ее взяли. Рори Бремнер, как всегда, уже на шесть голосов из своих четырехсот, которыми он владел, рассказывал хорошеньким секретаршам что-то о крикете, но Зоя заметила, что бесплатного питания ему никто не предлагает, а это означало, что ему просто больше некуда пойти.
