— Сиди, — Алекс положил руку на плечо друга. — Доешь сначала.
Кто бы мог предположить, что Тоха даст дельный совет?
— Чё-то собачки твоей не видно, — проговорил Тоха, вымазывая тарелку хлебом. — Прикольный такой пёсик… Где она? Она вот это будет?
— Вряд ли. Жарко ей, лежит, наверное, на балконе. Джесси! Джессика!
В ответ донёсся жалобный скулёж.
— Джессика! Гулять!
Грохот. Шлепок. Заскребли когти по паркету. И снова скулёж.
— Твою ж мать!
Алекс побежал на балкон, Тоха — за ним. Джессика лежала в жёлтой луже и сучила лапами, пытаясь подняться. С губ тянулась ниточка слюны. При виде хозяина она вяло вильнула хвостом, застонала, потянулась навстречу. Алекс рванулся, чтобы помочь ей, но Тоха схватил за руку.
— Стой. Вдруг взбесилась?
— И что мне делать? Что?!
— Звони ветеринару. А я проверю, бешенство это или нет…
— У неё прививки! — проговорил Алекс, листая мамину записную книжку с телефонами.
Ветеринар приехал… точнее, приехала через полчаса. Прошла на балкон и сказала Тохе, пытающемуся напоить собаку:
— Отойдите, пожалуйста.
— Намордник надевать? — пролепетал Алекс.
— Нет. Подождите минутку, — женщина раскрыла чемоданчик, достала инструменты. — Как давно это случилось?
— Вчера была здоровой, — Алекс положил намордник на подоконник. — Все прививки есть: и от чумки, и от бешенства.
— Похоже на кровоизлияние в мозг, — женщина подняла веки Джессики, пощупала её лапы. — Да, нужно в клинику. Тяжёлый случай.
— Как… она же молодая! Ей всего три года…
— Такое бывает, когда травят крысиным ядом, — женщина строго глянула из-под очков. — Будем везти её в больницу?
— Она не ест с чужих рук… конечно, повезём.
— Всё будет о. кей, — Тоха похлопал друга по плечу. — Блин, мне бы с тобой… эх, ладно, пойду к чудику за… ну, ты понял. Позвони к вечеру, лады?
— Да, — Алекс проводил его взглядом.
До сегодняшнего дня он не верил, что животные могут плакать. Джессику привязали к клеёнчатой кушетке, чтобы игла капельницы не выскользнула из вены. Не понимая, за что её мучают, собака искала хозяина и тихо поскуливала. Склеивая шерсть, из глаз катились крупные, как горошины, слёзы. Алекс сидел рядом, шевелил рыжую шерсть на её загривке и давился подступающим к горлу комком.
Он настоял, чтобы провели экспертизу, отравление это или нет. И, глядя на страдания родного существа, шевелил губами, обращаясь к невидимой Ленке: «Сука, если это ты, я тебя задавлю собственными руками».
Никакого яда в организме не обнаружили. Когда в лечебницу приехала мама, ветеринар сказала, что, скорее всего, у собаки в голове лопнул сосуд, который изначально был слабым, бракованным, и что её жизнь зависит от того, остановится ли кровь. Мама слушала, теребя платок, её губы дрожали, от неё пахло корвалолом.
