— Вкуснота — пальчики оближешь, — сказал Джим, добавляя в свою тарелку кусок маргарина. Как только оранжевое варево начинало охлаждаться, в него постоянно нужно было добавлять смазку.
— Закрой рот и ешь, — сказала мама.
Мэри помалкивала. По тому, как она тихонько кивала, я догадался, что она сейчас — Микки.
— Тай-во-рту сегодня не появился, — сказал я.
Мой брат посмотрел на меня и разочарованно покачал головой.
— Да он там и в метель будет торчать — ждать этого мороженщика, — сказал он маме.
Та беззвучно рассмеялась, выбросила ладонь в его сторону и ударила по воздуху.
— Во что-то же нужно верить, — сказала мама. — Жизнь такая долгая, стерва.
Она затянулась сигаретой, отхлебнула вина. Мы с Джимом знали, что последует за этим.
— Когда дела немного наладятся, — сказала она, — мы, пожалуй, все поедем куда-нибудь в отпуск.
— Как насчет Бермуд? — спросил Джим.
Мама в своем винном тумане задумалась на секунду — уж не иронизирует ли он, но брат умел изображать искренность.
— Я как раз об этом и подумала.
Так оно и было на самом деле, потому что раз в неделю, достигнув необходимого уровня интоксикации, она непременно об этом думала. Это зашло уже настолько далеко, что когда Джиму было что-то от меня нужно, а я спрашивал, что мне за это отломится, он отвечал: «Не волнуйся — я возьму тебя на Бермуды».
Она рассказывала нам о кристально чистой воде, такой прозрачной, что на сто ярдов видно, о том, как в этой глубине машут крыльями стаи скатов. Рассказывала о белоснежных песчаных пляжах, о пальмах, которые покачивают листьями на ветерке, напоенном ароматами цветов. Мы будем нежиться в гамаках на берегу. Будем есть ананасы, разрубая их ударами мачете. Будем купаться в лагунах. И волны будут выносить на берег раковины наутилусов, морских ежей, акульи зубы, а вместе с ними — серебряные пиастры с испанских галеонов, потерпевших крушение много веков назад.
В тот вечер она, как и всегда, поведала нам обо всем этом, причем в таких подробностях, что даже Джим слушал с полузакрытыми глазами и полуоткрытым ртом.
— А клоуны будут? — спросила Мэри голосом Микки.
— Конечно.
— А сколько?
— Восемь.
Мэри одобрительно кивнула и снова превратилась в Микки.
Когда мы вернулись с Бермуд, пришло время мыть посуду. Остатки варева в кастрюле мама вывалила в тарелку со спагетти — для отца, когда он вернется домой с работы. Она завернула тарелку в вощеную бумагу и поставила в самую середину духовки, включив ее на минимум, чтобы не остыло. А то, что осталось, пошло нашему псу Джорджу. Мама мыла посуду, не выпуская изо рта сигарету и постоянно прикладываясь к стакану с вином. Джим вытирал вымытое, я убирал посуду на место, а Мэри пересчитывала все это сто двадцать раз.
