Революционер сознает всю серьезность испытания, которое ему предстоит, и начинает сражение, тихое, почти безмолвное, лишенное внешних драматических подробностей. Первая задача: нужно в этих, казалось бы, совсем лишенных жизненной почвы условиях каменного мешка пустить тончайшие корневые нити, отыскать первые предпосылки жизненной деятельности.
Главным средством разложения, обезличения, доведения заключенного до сумасшествия является мертвое однообразие тюремного распорядка. И для того чтобы бороться с этим распорядком и противостоять ему, годятся даже ничтожные впечатления, которые на воле, конечно, не привлекли бы внимания такого деятельного человека, как М. С. Ольминский.
И сознание заключенного борется прежде всего за то, чтобы освоить ту страшную пропасть времени, которая его отделяет от свободы, – борьбу с громадой дней предстоящего заключения, все давящих и давящих на душу. Надо прежде всего и безбоязненно взглянуть в глаза правде: «Прошло уже шестьдесят семь дней… Когда представляешь себе только дни, то остающиеся тысяча двадцать девять дней не кажутся слишком большим сроком; но когда вспомнишь, что они составят три лета, три осени, три зимы и две весны, то продолжительность срока начинает давить». И заключенный резюмирует: «Изжить время – это главнейшая тюремная работа» (стр. 32).
Вот узник анализирует различные виды борьбы со временем, все способы изжития его. «Легкая беллетристика (речь идет о бульварном романе) – наркотический яд. После нее – опустошение сознания, и одиночество чувствуется еще сильнее» (стр. 102). А ведь сознание – единственное оружие пленного революционера, которое у него не отнимешь. И вот он ищет и находит могучее средство обезопасить себя от вредных мечтаний: он наизусть читает стихи, созвучные его взглядам, его настроениям. Особенно хороши стихи Лермонтова; «горечь и злость – эти чувства так хорошо знакомы арестанту, так близки его душе!» Он позторяет монолог Алеко из «Цыган» Пушкина:
…Нет, я не споря
От прав моих не откажусь!
Или хоть мщеньем наслажусь!
Миновала зима, пришла весна, в камере открыли окно, в нее хлынул свежий воздух, доносятся звуки жизни, но вместе с ними в камеру хлынули фантазии вплоть до приобретения фантастической шапки-невидимки. А это уже опасно, надо опять брать себя в руки. Так идет борьба за остроту своего восприятия, за активность и реальность своего сознания. И мы видим, что тюрьма не в состоянии отнять у революционера его единственное, но острейшее оружие – его сознание, его волю!
