Только русские умеют вот так «договариваться», не считаясь со своими личными потерями, благополучием и близкими, не щадя при этом, ни себя, ни своих, ни чужих. Ставя все на карту для достижения Великой Цели. Это вызывало уважение. Иосиф Сталин, как русский человек, осознал это.
Он подошел ко мне.
— Знаешь, Лев, ты не еврей. Ты русский. Причем сумасшедший русский. Поэтому у нас действительно может все получиться, — Иосиф Виссарионович протянул мне руку. — Я с тобой, батоно.
Я пожал протянутую руку, — Спасибо, Иосиф.
Сталин повернулся к Дзержинскому, — Феликс Эдмундович, ты очень нам нужен. Без тебя и твоей помощи мы не справимся. Если проиграем, то товарища Троцкого можно будет расстрелять, — при этом он покосился на меня, совсем по-ленински прищурившись. Я смотрел на него спокойно. Иосиф Виссарионович хмыкнул и добавил, уже глядя на Дзержинского. — Вместе с товарищем Сталиным. Что скажешь?
Дзержинский в это время переводил взгляд с одного на другого и думал, что эти грузин и еврей, на самом деле, оба русские и оба сумасшедшие. Наконец он принял решение.
Товарищ Яцек встал и заявил.
— Я согласен. Оба вы сумасшедшие русские. Что остается несчастному одинокому поляку? — он пожал плечами.
— Ничего не остается. Только становиться русским, — ответил Сталин. Он повернулся ко мне, — Нет, ну ни хрена себе, ты, Лев, «договорился».
Через полминуты мы уже смеялись в голос. Все трое. Напряжение разговора требовало выхода.
Следующие два часа мы разрабатывали общий план. Кричали, ругались друг с другом и тут же мирились, но были уверены в успехе. Я смог заразить своей идеей соратников.
Потом Дзержинский уехал осуществлять план по захвату вражеского телеграфа и уничтожению мятежных военспецов.
План был назван мною «Бантик». По аналогии с лентой.
На вопрос, почему именно «Бантик», я туманно ответил, — А чтобы никто не догадался.
После того как Железный Феликс уехал мы с Иосифом Виссарионовичем продолжили обсуждать положение до начала назначенного заседания.
Когда Глазман, сообщил, что приглашенные на совещание товарищи, собрались и ждут, мы встали и начали собираться на выход. Глазман ждал нас.
— Миша, скажи там, что сейчас будем, — я выпроводил секретаря и после этого обратился к Сталину. — Хотел поблагодарить тебя, Иосиф Виссарионович, за добрые слова обо мне, написанные тобой в «Правде». Я про статью в ноябрьском номере. Хорошая получилась статья. И вообще, спасибо тебе за поддержку.
— Пожалуйста, Лев Давидович, — ответил Сталин и, на мгновение, задумавшись, добавил. — Ты можешь называть меня Коба, батоно.
