Он вдруг наткнулся на такую сильную волну сопротивления, что чуть не прервал контакт. Это сопротивление он чувствовал и раньше, люди таким образом пытались доказать, что они могут сами справиться со своей болью, да еще и принять на себя его боль. Появился соблазн избавиться от своих и чужих тревог, но Кирилл подавил желание. Однажды он проявил слабость и выплеснул на клиента всю тоску, горечь и боль, что скопил в себе за годы работы. Клиент умер от разрыва сердца прямо на месте, а вся выплеснутая им боль вернулась к нему в удвоенном размере. Был страшный скандал, но... Но сейчас не об этом.
Кирилл напряг волю, попытался не подавить, но увещевать чужую. Голос его теперь гипнотизировал, приковывал к месту:
- Отдай мне свою боль. Отдай мне свои горести, отдай тоску. Отдай печаль. Они не нужны тебе, они - болезнь.
Я доктор, я вылечу. Отдай! - он вдруг запнулся и тихо добавил. - Если хочешь.
Но барьер уже был сломлен, все дерганья, переживания, неуверенности скопились на кончиках ее пальцев и потекли в него, стали дергаться, ныть и рвать его душу. Поток становился все сильнее и увереннее, когда вдруг резко остановился.
- А он? - тихо, почти не слышно прошептала девушка.
- Подумай, а он тебе нужен? Он и пальца твоего не стоит, - устало сказал Кирилл то, что говорить был не должен.
Некоторое колебание, потом резкий, уверенный, смелый поток. Тревоги и страдания уходили из нее, пока не вышли до капли. Лицо ее разгладилось, становилось увереннее и спокойнее с каждым мгновением, в то время, как лицо Кирилла стало едва различимо, но тоскливее, приобрело новый оттенок грусти.
Илья спустился в темный переход метро, пролетел сквозь турникет, бегом спустился по эскалатору, проскочил в закрывающиеся уже двери вагона и плюхнулся на сидение. В голове звучал истеричный голос одной дамочки, с которой двадцать минут назад он имел нелицеприятный разговор. Дамочка была мамашей одного балбеса подросткового возраста. Мамаша долго распалялась, кричала, брызжа слюной. Илья вспомнил последнюю ее реплику:
- Я найду на тебя управу, сектант вонючий, - грозно крикнула она, прежде чем за ней с грохотом захлопнулась дверь, да так, что со стены посыпалась штукатурка.
Илья улыбнулся. Надо же, сектантом назвали. Ну да, он вел беседы с милыми цветками жизни, еще не успевшими переродится в такие вот, как эта мамаша ягодки, но сектант?
Да еще вонючий? Нет, у него сейчас здесь другая цель, другая миссия.
