Но там, где могущественные инки потерпели крах, преуспели крошечные микробы. За первые два столетия испанского правления численность чачапоя сократилась от полумиллиона до десяти тысяч. Большинство из них пали жертвами европейских болезней. В наши дни от таинственного народа, почитавшего змей и ценившего превыше всего головы врагов и красивые ткани, почти ничего не осталось.
Автостанция в Кахамарке представляла собой грязный двор, окруженный железными сараями.
– Автобус в Чачапояс ходит по средам и субботам, – заявила кассирша.
Нам повезло. Сегодня как раз была суббота. Я купила билеты.
– Долго ехать? – спросила я.
В расписании говорилось – шестнадцать часов, но это казалось невероятным, ведь до Чачапояс было всего восемьдесят миль.
– Пять часов, – ответила кассирша.
Аллилуйя! Я посмотрела на билеты.
– Но эти билеты только до Селендина.
– Там сделаете пересадку.
Проклятье! Так и знала, что должен быть подвох.
– Во сколько уходит автобус из Селендина? – спросила я.
– В двенадцать тридцать.
Я взглянула на часы.
– Но мы к двенадцати тридцати не успеем.
– Можете поехать на следующем автобусе.
– В среду?
Она кивнула и закрыла свое пластиковое окошечко. Я подошла к Джону и объяснила то, что с трудом поддавалось объяснению. Таксист воспользовался случаем и предложил свои услуги и фургон, который довезет нас до Чачапояс за какие-то двести долларов.
Джон приободрился. Он ненавидел автобусы. Такси до Чачапояс – это было бы роскошно. Мы поторговались, сговорившись на сотне долларов плюс расходы на бензин, и все вместе пошли завтракать.
Водителя звали Хосе-Луис. Он со своим белым фургоном побывал во всех уголках Перу.
– Шестьдесят два часа из Лимы в Леймебамбу, – гордо сообщил он мне. – И все это время я не спал.
У него было четверо детей, все девочки. Он очень хотел сына, но боялся, что снова не повезет. Одни только куклы к Рождеству влетали ему в копеечку. Хосе-Луис намеревался доставить нас в Чачапояс за восемь часов, чего бы это ни стоило. Он вцепился в руль, напрягая крепкие бицепсы и разворачивая фургон на сто восемьдесят градусов на отвесной горной дороге. Когда мы доехали до Балсы, пыльного городка в четырех часах от Кахамарки, меня расплющило по заднему сиденью, и я еле удерживала содержимое своего желудка на поворотах-зигзагах.
Когда колеса фургона впервые коснулись разбитой дороги у подножия горы, я вздохнула с облегчением: теперь нашей гонке придет конец. Вскоре я уже жмурилась от ударов камней размером с кулак об автомобильное дно: точно нетерпеливый чужак ломился в дверь. На висках Хосе-Луиса выступил пот.
