Но обычаи предков не забываются так быстро, да и новому богу не удалось приручить свирепый климат Анд, где мягкое тепло в считанные минуты могло смениться смертельным градом и непроглядными снежными буранами. Никто из местных жителей не осмелился бы отречься от старых богов и навлечь на себя неминуемую кару. Эту дилемму индейцы решили просто, присоединив нового христианского бога и католические обряды к своему пантеону богов. Они устраивали праздники в честь католических святых с таким рвением и религиозным восторгом, о котором священники и не мечтали. Но если бы последние потрудились разглядеть изваяния получше, то наверняка бы увидели крошечные фигурки местных божков, тайком поставленные рядом – чтобы духи не дай бог не обиделись.
В результате возникла удивительная смесь старого и нового, причем без видимых противоречий. Таков был католицизм по-андийски.
После обеда мы уселись в саду, и меня стали готовить к роли жениха Черной мамы. Черная краска для лица оказалась смесью дегтя и свиного сала. Она воняла, как дохлая кошка, неделю провалявшаяся на дороге, проникая мне в ноздри и приклеивая волосы ко лбу. Поверх краски насыпали блестки. Затем я, глуповато, как аквариумная рыбка, выпятив губки, позволила мужчине с черным лицом аккуратно намазать их помадой.
Свинья тем временем молча собирала мух на улице. Те неохотно оторвались от нее, и мы двинулись в город, чтобы воссоединиться с главной процессией. Меня в этот день уже успели угостить выпивкой, но это оказалось всего лишь прелюдией к тем рекам самогона, что мне пришлось выпить при полном облачении и с накрашенным лицом. На каждом углу меня заставляли глотать очередную дозу обжигающего пойла под хлопки и подбадривание прохожих. Я ссылалась на головную боль, дрожь в коленях, недержание – но все было бесполезно. Отказываться от выпивки в этот день было равносильно оскорблению, и обычная хитрость – вылить половину на землю, как подношение матери-земле, – сегодня была против правил. И я пила. Пила за своих хозяев, которые лишили меня того единственного, что выдавало во мне иностранку, – цвета кожи. За женщину, что обняла меня просто потому, что я участвовала в празднике. За старика, который еле держался на ногах и протянул мне стакан, хотя с огромным удовольствием выпил бы его сам.
Мы оказались у моей гостиницы. Свиной жир стоял в желудке комом, а вокруг него плескалось по меньшей мере двенадцать разновидностей самогона. У меня было такое чувство, будто внутри сидит пришелец и когтями пытается продраться наружу.
