Во дворе никаких зелененьких деревьев и красивых песочниц не было, а был страшнейший разгром и бедлам, и все его пространство было завалено гниющими трупами в несколько слоев, а по трупам ползали отвратительные пьяные твари, собранные, наверное, из всех самых ужасных книг и страшных фильмов, которые когда-либо были написаны и сняты. От мерзких монстров за километр несло перегаром, и они лазали по всему двору, ища, чем бы опохмелиться. Кроме того, двор был по колено завален двадцатью тоннами дерьма и блевотины, потому что тупые твари намешали водки, пива, димедрола, кетамина и калипсола, и на следующее утро после угарной вечеринки их так пронесло, что они едва не утопили всю округу своими отправлениями и испражнениями. А над двором гудело целое облако трупных мух и прочих отвратительных насекомых.
А над ними, периодически натыкаясь на ковыляющих по колено в дерьме мертвецки пьяных мертвецов, неслышно летали черные и красные руки, простыни, шторки, одеяла, стеклянные куклы, зеленые черепа, красные сапоги и прочие гнусные создания, которые, увидев Рахманина, как по команде, застыли в воздухе и повернулись к нему. Мертвецам же на Рахманина было наплевать: у них раскалывались головы, и они искали завалявшуюся где-нибудь бутылку водки или, на худой конец, банку с рассолом.
Рахманин быстро взял себя в руки и стал деловито бродить по двору, зажав нос и не обращая никакого внимания на летающих упырей.
— Запустили двор! — ворчал он, расшвыривая ногами мусор и проходя сквозь какую-то стеклянную куклу, совершенно ее не заметив. — А кто убираться будет? Я на вас жалобу напишу! Устроили тут Содом и Гоморру!
Летающие твари окружили его плотным кольцом и попытались напугать до смерти, но Рахманин был не лыком шит.
— Это же целую неделю убирать надо! — возмущенно говорил он. — Вот почему в Одинцово туристы не приезжают! Какой тут туризм нах! — Он настолько вошел в роль, что даже не обращал внимания на то, что жуткие монстры начали лопаться один за другим, не выдержав конкуренции с железной психикой Рахманина. — А мух-то сколько! Пиздец! А вон, бутылочка пива лежит! Эй, а ну, не трожь! — сказал он едва держащемуся на ногах доктору Зло, который уже было потянулся к валяющейся бутылке "Клинского". — Не смей пить мое пиво! — Доктор Зло пьяно улыбнулся, икнул и упал в кучу дерьма. Рахманин одним махом открыл бутылку об глаз и залпом выпил половину. Хмель слегка ударил ему в голову, после чего Рахманин почувствовал себя совершенно неуязвимым. Адские создания из детских историй бессильно лопались одно за другим, как мыльные пузыри. Однако в подобном хмельном состоянии таилась большая опасность: можно было в пьяном раже потерять над собой контроль и начать наезжать на самого Ужаса, тем самым дав ему понять, что ты его видишь, и это означало почти верную смерть. Рахманин это прекрасно понимал, и поэтому продолжал "не видеть" Ужаса и всех остальных его летающих коллег.
