— Эти-то? — возмутилась г-жа Нуррисон. — Да они сделаны в нынешнем году: посмотрите-ка клеймо на подошве!
— Неужели вы не догадываетесь, что эти туфли всего лишь предисловие, — спросил Леон до Лора, — хотя обычно домашние туфли означают конец романа?
— Мой друг, здесь присутствующий, — продолжал Бисиу, указывая на Газоналя, — желал бы, по важным соображениям семейного свойства, доподлинно узнать, не согрешила ли молодая особа из почтенного, богатого дома: он намерен на ней жениться.
— Сколько он за это заплатит? — осведомилась г-жа Нуррисон, взглянув на Газоналя.
— Сто франков, — ответил южанин, ничему уже больше не удивлявшийся.
— Покорно благодарю, — отрезала старуха, подчеркнув свой отказ гримасой, которой позавидовала бы мартышка.
— Сколько же вы хотите, дражайшая госпожа Нуррисон? — спросил Бисиу, обнимая ее за талию.
— Прежде всего, мои милые, знайте: за все время, что я работаю, я еще ни разу не видела, чтобы кто-нибудь, будь то мужчина или женщина, торговался, когда речь шла о его счастье! Ну-ка, признайтесь: вы все трое просто хотите подурачиться, — заявила перекупщица, изображая на своих бескровных губах улыбку, казавшуюся еще более зловещей из-за ее взгляда, недоверчивого и холодного, как у кошки. — Если дело не касается вашего счастья, значит, оно связано с вашим состоянием; а уж если забрались так высоко, как вы, то менее всего торгуются из-за приданого. Итак, — закончила она, состроив умильную физиономию, — о ком же идет речь, мои ягнятки?
— О торговом доме «Бенье и компания», — ответил Бисиу, очень довольный возможностью узнать всю подноготную одной особы, которая его интересовала.
— О! — воскликнула старуха. — За это одного луидора достаточно...
— Как же обстоит дело?
— Все драгоценности мамаши — у меня; каждые три месяца она бегает высунувши язык, чтобы раздобыть деньжат и уплатить мне проценты. С этой-то семейкой вы хотите породниться, простофиля? Дайте мне сорок франков, и я выложу вам больше, чем на сто экю.
Газональ показал ей монету в сорок франков, и г-жа Нуррисон принялась рассказывать ужасающие вещи о тщательно скрываемой нищете некоторых женщин из хорошего общества. Беседа оживила перекупщицу, она разошлась вовсю. Не выдавая ни одного имени, ни одной тайны, она привела обоих художников в содрогание, показав им, как редко в Париже встречается благополучие, не покоящееся на шатком фундаменте долгов. Она хранила в своих комодах фамильные драгоценности, принадлежавшие усопшим бабушкам, покойным мужьям, умершим внучкам, благополучно здравствующим детям. Она выпытывала у своих клиентов ужасающие истории, наводя их на разговоры друг о друге, вырывая у них сокровеннейшие признания в минуты волнения, размолвок, гнева и тех предварительных мнимо безобидных бесед, которые обычно предшествуют заключению займа.
