— Стоп, — сказал я. — Без истерик.
— Какие истерики?! — зашипела она. — Тебе нужны доказательства? Ты не можешь поверить просто так?! Тогда нож наточи!
— Успокойся.
Вены резать собралась, дура… Точно, накололась. Они любят вены резать, когда наколются; видел я таких граждан, все руки в шрамах. Что ж с ней делать? Спокойная вроде была, разговаривала осмысленно вполне, а потом такое…
И тут она принялась грызть собственную руку. Я остолбенел, наблюдая, как из глубоких прокусов на предплечье течет кровь и как эти прокусы на глазах затягиваются. Каким-то дальним уголком мозга я понимал при этом, что простыми человеческими зубами так руку не искромсаешь, не так простые человеческие зубы устроены…
— Видел? — спросила Лорка коротко, облизывая окровавленные губы.
— В… В-в…
Почему-то я не мог ничего сказать, упершись в первую букву.
— Ты сам просил, — виновато вздохнула она. — Я же говорила: лучше поверь сразу. Ты хотел подтверждений, доказательств. Получи.
— Бля… — прохрипел я.
На тонкой Лоркиной руке ничего уже не было видно, лишь запекшаяся кровь. Лорка сколупнула ногтем несколько чешуек. Розовая кожа, тонкие светлые волоски. Родинка.
Что-то здесь было не так. Да все здесь было не так! Я подошел к мойке, отвернул кран холодной воды, подождал, пока из труб стечет застоявшаяся, пахнущая ржавчиной и хлоркой, и принялся хлебать. Потом набрал в горсть, плеснул в лицо. Спросил, не оборачиваясь:
— Ну и кто ты, Лора?
— Шедим.
— Чего-о?!
Я обернулся.
— Шедим, — повторила она. — По преданию, мы были созданы при сотворении мира в эрев шаббат, в пятницу вечером накануне наступления субботы, вместе с другими чудесными вещами, такими, как радуга, как ман, которым евреи питались в пустыне, как посох Моше-рабейну… Нас называют также «нешама бли гуф», то есть душа без тела, но это не совсем верно. В Талмуде о шедим написано, что их больше, чем вас — людей то есть… Они — то есть мы — окружают вас — то есть людей, как вал — яму. Это тоже не совсем верно.
— Иди ты к черту, — сказал я. То, что Лорка говорила, походило на глупое кино, категории «Б», кажется, — так в Америке классифицируют всякое дерьмо. Набор непонятных слов, после Саббаота самое то. — Какая же ты душа без тела? Вон оно, тело…
— Тут я почему-то покраснел.
— Я же сказала — называют. Все, что говорят о демонах, о существах из другого мира, нужно делить на десять. Иными словами, правды о нас не знает никто — кроме нас самих.
— Так ты — еврейский демон?
