Ночью ему приснился старик армянин в фанерной будке, что стояла на улице, где жил Погосов. На будке висела вывеска: "Исправление" и ниже мелко: "Ботинки, туфли, сапожки". Как-то он принес старику сапоги. Старик оказался занятным, сказал: "Все хотят исправить других, а где образец?" На стене будки было написано: "Исправляю ошибки". Старик почитал рукопись Погосова, сказал, что можно все исправить и решить.
Обойдется дорого. Сколько? Деньги старика не интересовали.
- Чего вы хотите? - спросил Погосов.
- А что у тебя есть? Женщина любимая есть?
Погосов задумался, женщины у него были, но любимой не было. С Надей они развелись, она взяла сына и уехала год назад со своим немцем в Германию. Недавно звонила из Дортмунда, рассказывала, как хорошо живет.
- Ничего у тебя нет, - сказал старик.
- У меня есть степень, - обиделся Погосов, - есть имя.
- Ладно, давай свое имя.
- Как так? Для чего?
- А мы его уничтожим.
Старик сказал, что его работу, исправленную, он опубликует под именем Тырсы.
- Наума Яковлевича? С какой стати?
- Тогда - Федько.
- Ни за что! Мы с ним противники.
- Не все ли тебе равно, чья подпись будет. Все исправим, решим.
- А вам какая выгода?
- Ты всюду выгоду ищешь. Ты враг науки, ты не хочешь истины... Взять его! - вдруг крикнул старик.
Появились двое, взяли Погосова под руки, повели. Женщина в золотой короне выслушала старика армянина, приказала: "Уничтожить!" Погосова посадили в "Мерседес", захлопнули дверцу, вкатили под пресс, который плющил негодные машины. Погосов не мог выбраться, двери были без ручек. Он кричал, бил стекла. Стальная плита опускалась. Женщина и старик армянин наблюдали, фотографировали.
Погосов кричал, что он согласен на все. Никакая работа не стоит его жизни, погибнуть из-за какой-то глупости! Ужас его нарастал, но где-то в самой глубине, в самом закоулке сознания он уже понял, что это сон, однако не отказался от сладкой завораживающей жути и желания досмотреть, увидеть свою гибель...
На следующее утро Погосов, добежав до старой, раздвоенной наподобие лиры сосны, прислонился к ней. Слабое живое тепло исходило от ствола. Берег засеяло снежной крупкой, у обреза воды появился ледок. Чистая песчаная полоса сузилась. Вчерашние следы оплыли, от женских каблуков остались малозаметные ямки. Сильно, как бы напоследок пахло гниющей тиной... Обоняние, детское обоняние, когда ощущались малейшие запахи, словно возвращалось к нему.
В редких снах Погосову обычно виделось нечто смутное, забывчивое. Нынешний сон имел угрожающий сюжет, что-то он наверняка обозначал. Чем, в сущности, сон отличается от реальной жизни? Так же действуешь, говоришь, только переживания сильнее, и ужасы, и восторги, и слезы острее. Сон эссенция жизни. И так же, как в реальности, самого себя не видишь. Почему сны тысячи лет остаются необъяснимым явлением, - размышлял Погосов, - ни физиологи, ни психологи не могут научно истолковать, а толкуют разные ворожеи.
