— Я не убила Лукаса? С ним все в порядке? — всхлипывала я и не могла успокоиться. Мама обнимала меня за плечи; я покорно позволила ей увести себя из беседки. Папа бежал впереди и нес на руках лишенного сознания Лукаса. Остальные учителя маячили неподалеку, чтобы не подпустить других учеников и не дать им догадаться о случившемся. — Мама, что я наделала?
— Лукас жив. — Ее голос никогда еще не звучал так нежно. — Он поправится.
— Ты уверена?
— Совершенно уверена. — Мы поднялись по каменным ступеням. Я споткнулась о каждую. Меня так трясло, что я едва шагала. Мама погладила меня по голове. Волосы мои растрепались, косички расплелись. — Милая, иди наверх, в нашу квартиру, хорошо? Умойся. Успокойся.
Я замотала головой:
— Я хочу остаться с Лукасом!
— Он даже не поймет, что ты рядом.
— Мама. Пожалуйста!
Она хотела отказать мне, но поняла, что спорить бесполезно.
— Пойдем.
Папа отнес Лукаса в каретный сарай. Войдя туда, я не сразу сообразила, зачем в каретном сарае нужна квартира, стены которой обшиты черными деревянными панелями, и на них висят коричневатые фотографии в старинных рамках. Потом вспомнила, что именно здесь живет миссис Бетани, но была слишком потрясена, чтобы бояться ее. Я попыталась войти в спальню, чтобы увидеть Лукаса, но мама покачала головой.
— Умой лицо холодной водой. Сделай несколько глубоких вдохов. Возьми себя в руки, милая, тогда и поговорим. — Криво улыбнувшись, она добавила: — Все будет в порядке. Вот увидишь.
Я долго не могла повернуть липкими дрожащими руками ручку на двери в ванную, а взглянув в зеркало, поняла, почему мама так настаивала, чтобы я умылась. Губы были испачканы кровью Лукаса, несколько капель размазалось по щекам. Я открыла краны, отчаянно стремясь смыть с себя свидетельство того, что натворила, но едва прохладная вода потекла на пальцы, я пристальнее всмотрелась в кровавые пятна. У меня такие красные губы... и все еще припухшие от поцелуев.
Я медленно провела по губам кончиком языка. На них все еще ощущался вкус крови Лукаса, и мне казалось, что в этот миг он даже ближе ко мне, чем когда я его обнимала.
«Стало быть, вот что это значит», — думала я. Родители всю жизнь твердили мне, что однажды кровь станет чем-то большим, нежели просто кровь; большим, нежели нечто, принесенное ими из лавки мясника и предложенное мне за обедом. Я никогда не могла понять, что они имеют в виду. А теперь поняла. В некотором смысле это и вправду было похоже на первый поцелуй с Лукасом: мое тело знало, что мне требуется, и хотело этого задолго до того, как догадалось сознание.
