На глаза мамы навернулись слезы. Иногда она бывает такой сентиментальной — в хорошем смысле слова.
— Просто у меня очень красивая дочь.
Она всегда говорила мне, что я хорошенькая, но впервые в жизни я подумала, что, может быть, это правда. Конечно, я не походила на сногсшибательную красотку с журнальных обложек, вроде Кортни или Патрис, но все-таки была красивой.
Мы вышли в гостиную, и папа был потрясен не меньше меня. Они с мамой обнялись, и мама прошептала:
— Мы отлично справились, правда?
— Просто отлично.
Они начали целоваться, будто меня в комнате не было. Я прокашлялась.
— Эй, ребята, мне всегда казалось, что в день своего бала на первом месте все-таки должен быть подросток.
— Прости, милая. — Папа положил мне руку на плечо. Рука показалась мне холодной, словно сама я излучала тепло. — Ты просто ошеломительна. Надеюсь, Балтазар понимает, какой он счастливчик.
— Пусть только попробует не понять, — сказала я, и родители рассмеялись.
Я видела, что мама с папой с удовольствием спустились бы вниз вместе со мной, но, к моему большому облегчению, все-таки не стали этого делать. Это была бы уже чересчур сильная опека. Кроме того, мне хотелось немножко побыть одной. Я шла вниз по лестнице, подхватив рукой развевающийся подол платья и стараясь убедить саму себя, что все происходит наяву, а не во сне.
Снизу доносились смех, болтовня, негромко играла музыка; танцы уже начались, я опаздывала. Может, Патрис и права насчет того, что нужно заставлять парней ждать.
В ту самую секунду, как я спустилась с последней каменной ступеньки и вошла в ярко освещенный свечами большой зал, Балтазар обернулся, словно каким-то образом почувствовал мое приближение. Мне достаточно было взглянуть на него, увидеть, как он на меня смотрит, чтобы понять: Патрис точно права.
— Бьянка, — сказал он, подходя ко мне, — ты выглядишь восхитительно.
— Ты тоже.
Балтазар надел классический смокинг, в точности такой, какой носил Кэри Грант в сороковых годах. Но как ни шикарно он выглядел, я невольно кинула взгляд за его спину, в большой зал, и вздохнула.
— О-о-о!
Зал был украшен плющом и освещен множеством высоких белых свечей, поставленных перед старыми, сделанными вручную медными пластинами, отражавшими их свет. На небольшом возвышении в углу располагался оркестр, причем не группка рок-н-ролльщиков в джинсах и футболках, а настоящие классические музыканты в смокингах еще более строгих, чем у Балтазара. Они играли вальс. Несколько десятков пар танцевали, безупречно следуя рисунку, и это казалось сценой с картины двухвековой давности. Несколько новых учеников подпирали стену — мальчики в вычурных костюмах (видимо, предполагалось, что это круто) и девочки в коротких платьях с блестками; похоже, они уже поняли, что сильно заблуждались по поводу этого бала.
