– Особого желания не испытываю, а впрочем, оставь. На сон грядущий отчего и не почитать.
Перед сном я действительно взял эту тетрадку и полистал. Если не ошибаюсь, сие сочинение называлось «Бунт Стеньки Разина» или что-то в этом духе. Сейчас я уже не помню, что там, собственно, говорилось, но помню, что написано было шаблонными фразами и изобиловало междометиями. Разин, конечно, изображался как могучий вождь народных масс, благородный защитник бедных и угнетенных. У меня было о нем менее лестное представление.
Утром за завтраком я уклонился от высказывания своей оценки, но, когда Вера все же не выдержала и спросила, что я думаю об этом труде, я сказал, как думал, что реферат показался мне малоинтересным, вернее, вовсе неинтересным, написан он языком дурным и бесцветным. А что касается деятеля, который здесь описан, то это скорее, пожалуй, кто-нибудь из нынешних революционеров, может быть Бакунин, только не Стенька Разин.
– Может быть, ты и прав, – сказала Вера, подумав, – но я не считаю это недостатком. Понятно, что исследователь, беря исторический факт, использует его для передачи своих современных мыслей.
– Все это справедливо, – сказал я, – но только до тех пор, пока исторические события не переиначиваются в угоду современным мыслям исследователя.
– Ну а как же исследователь может использовать исторические факты, если они не соответствуют его мыслям?
– Если исторические факты не соответствуют мыслям исследователя, – сказал я, – исследователь должен изменить мысли, а не факты.
Она опять замолчала. Мне казалось, что сказанное мной бесспорно, но я чувствовал, что она замолчала не потому, что согласилась, а потому, что опять сочла меня человеком с отсталыми взглядами, против которых нечего даже и возражать.
Реферат о Разине они опять обсуждали чуть ли не до утра. На этом, кажется, их ферейн и закончился. Но зато начался период «фричей». Некая фрау Фрич была хозяйкой дома, где жила Бардина со своими подругами. По имени этой Фрич и стали называть всю компанию. Деятельность «фричей» вскоре стала весьма заметной. Основание новой библиотеки, покупка Русского дома (то есть дома для русских студентов) – все эти идеи исходили оттуда. Я, как закоснелый ретроград, и к тому же ретроград мужского пола, приглашен в эту компанию не был.
Дорогой мой, далекий Костя!
Извини, дружище, что долго не писал, было мало времени и много лени. Новостей у меня никаких нет. Не считая того, что я нахожусь фактически на грани развода со своей женой. Представляю себе твое удивление, твой немой вопрос, обращенный ко мне: как же так? А вот так. Всякому неженатому скажу: не женись никогда на девушке, одержимой высокими идеями, ни к чему хорошему это не приведет. Женись на простой девушке, чьи помыслы не идут дальше устройства семейного гнезда и рождения детей, так оно будет вернее. На свою беду, я эту истину осознал слишком поздно. Проклинаю тот день и час, когда я решился ехать за эти кудыкины горы. Обстановку, царящую здесь, я тебе уже обрисовывал. Но, правду сказать, не думал я, что все это коснется меня так непосредственно и станет причиною разрушения нашей семьи. Была у меня жена – молодая, красивая, женственная и даже кокетливая, а стала бакунистка или лассальянка, уже не знаю даже, кто именно. Последнее время в семье у нас уже нет никаких других разговоров, кроме как о положении народа в России (о чем она имеет представление только по сочинениям западных социалистов Фурье и Сен-Симона), о несправедливости государственного устройства, о том, что надо бороться против существующих порядков и ради поставленных целей можно отказаться от всего личного, включая семью. Впрочем, семьи, в настоящем понимании этого слова, у нас уже нет. Жену свою я чаще вижу в университете, чем дома. Вечера, а то и все ночи, проводит она в обществе своих здешних подруг, о которых я тебе уже сообщал. Не знаю, произойдет ли в России когда-нибудь революция, у нас в семье она уже практически произошла. Чем больше мы здесь живем, тем холоднее и даже враждебнее становится ко мне моя Вера. Мы даже спим уже в разных комнатах. Часто в душу мою закрадывается сомнение. Может быть, она права? Но путь, на который она становится, может выбрать для себя только сильный человек, а я в себе такой силы не чувствую. Она понимает это и, кажется, начинает испытывать ко мне просто презрение.
