Лиденцов жаловался ему, а он жаловался Лиденцову. В такой обстановке совсем по иным законам идет разговор. Лиденцов пил коньяк. Он вертел в руке стакан с коньяком, чокаться они не чокались, а время от времени поднимали стаканы, согласно местным обычаям. Осокин убежден, что держался вполне демократично, и даже начало появляться у него что-то вроде жалости. И кто знает, может быть, все пошло бы похорошему, но Лиденцов стал зачем-то напоминать ему про Менделеева, и все приставал - не желает ли Осокин убедиться?
- В чем? - вынужден был спросить Осокин.
Не снимая шапки, Лиденцов каким-то ловким движением вытащил из-под нее бумаги, целую пачку бумаг. Конечно, Осокин полагал, что там всякие отношения из института насчет комнаты.
Странно было, что Лиденцов, вроде бы ученый человек, интеллигент, а не понимал, как невыгодно ему сейчас лезть с делами, бестактность это.
Лиденцов свободной рукой обтер мокрый прилавок, где стояли стаканы, положил перед Осокиным одну бумагу, вторую, еще и еще... Бедное освещение подвала еле пробивалось сквозь дым в их угол.
Осокин взял первую бумагу, всмотрелся. Это был печатный бланк института сверхпроводимости имени С. Лиденцова. Так и стояло синими буквами: имени С. Лиденцова.
Осокину понравилась бумага - тонкая, шершавая, похоже, что тисненая.
Он добродушно хмыкнул Лиденцову:
- Лихо! Лихо придумали.
Лиденцов ответил виноватой улыбкой, взял у Осокина бланк, подал ему следующую бумагу.
В полутьме Осокин с трудом разбирал мелкий шрифт. Несомненно, это была вырезка из журнала. Юбилейная статья с портретом Лйденцова и фотографией института имени Лйденцова сообщала о каких-то новых документах, освещающих деятельность выдающегося ученого прошлого...
Осокин не стал вчитываться, шутка зашла далеко, напечатано типографским шрифтом, сомнений быть не могло: вот еще одна вырезка, другой шрифт, снова портрет Лиденцова. И марка зеленая, почтовая марка с портретом Лйденцова, самая настоящая марка, с зубчиками. К столетию... Осокин послюнил палец, потер рисунок - не смывается.
Тут Осокин взглянул на Лйденцова, потом опять на марку и на вырезки. На всех портретах Лиденцов был чуть старше, чем сейчас, - не то чтобы неудачное изображение, нет, Осокин почувствовал, что на портретах Лиденцов такой, каким еще не был.
Нервы у Осокина были крепкие, и не так-то легко его было сбить с толку.
- Розыгрыш? - понимающе осведомился он. - Покупочка?
Лиденцов грустно помотал головой. Поеживаясь, следил он, как Осокин взял еще одну вырезку с пришпиленной фотографией. Показалось Осокину или нет, что Лиденцов пристыженно потянулся, словно желая забрать этот документ назад. Осокин отстранил его руку. Заметка была вырезана из газеты наспех, неровно, с краями соседних заметок. Корреспонденция описывала открытие памятника С. Лиденцову, торжественную церемонию, падение покрывала и как перед глазами толпы предстал памятник, своеобразный по своему художественному решению: поскольку он был без пьедестала, фигура ученого висела в воздухе, замысел выражал идею открытия... Осокин пропускал абзацы. Митинг... председатель горсовета, какая-то незнакомая фамилия... "в нашем городе жил и работал"... "мы, земляки"... "слово предоставляется президенту Академии наук", опять совсем неизвестная фамилия... "вписал... Лиденцов... к славе отечественной науки... преобразователь"... Министр присутствовал, и секретарь... и никого из них Осокин не знал. Впервые он читал эти фамилии, никому не известные фамилии. Но это было напечатано в газете, он читал фамилии своими глазами, а газете Осокин привык верить больше, чем любой книге или журналу. На фотографии был памятник, маленькая трибуна, вроде знакомая площадь, лица людей на трибуне - чужие, властные, слишком молодые.
