Он оказывался не так прост, этот генерал: одну за другой он раскритиковал схемы полета, предложенные в записке. Теперь он наступал, и Тулин понимал: стоит начать защищаться, как все пойдет прахом.
— Как же, по-вашему, бороться с грозой, если убегать от нее? — И подождал ровно столько, чтобы показать, что ответ на такой вопрос получить невозможно. — Есть только один способ узнать вкус арбуза. — Тулин сделал паузу. — Съесть его.
Южин хохотнул.
— А у нас в Сибири говорят, что, если надо узнать, не протух ли окорок, не обязательно есть его целиком. Это так, поговорка. Окорока у нас мировые, год-два висят, не портятся. — Он обрадовался передышке, со вкусом принялся описывать, как коптят окорок.
«Тянет время, — сообразил Тулин, — через несколько минут посмотрит на часы, разведет руками…»
— Что ж вы предлагаете? — резко спросил Тулин. — Заняться хранением окороков?
Южин размашисто очертил на схемах зоны возможных полетов. Голос его звучал сухо. Другие экспедиции довольствуются меньшим, работают в мощных кучевых облаках при их формировании.
На это Тулин, сдерживая раздражение, заметил, что никто не ставит себе задач по управлению грозой.
— Так уж и никто? — И Южин с удовольствием сослался на опыты Денисова с зенитками и на работы других институтов, не связанные ни с каким риском, спокойные наземные работы.
«Начинается, — подумал Тулин, — лишь бы спихнуть с себя, гони зайца дальше. Зенитные снаряды — это отлично, это устраивает, неважно, что результаты сомнительные, что принципы, методы иные, зато все спокойно и никаких осложнений». С каким удовольствием он выложил бы все это Южину, но он тоже не хотел рисковать. Самое лучшее — разъяснить преимущества своего направления. Прежние методы пока что не дают никаких гарантий.
— Во всех этих методах действуют вслепую: неясно, то ли мы разрушаем грозу, то ли ускоряем ее, спускаем с цепи. Неустойчивый процесс может развиться в любую сторону…
Здесь преимущества были на стороне Тулина, и он мог обрушить на Южина все сложности непрестанно меняющегося механизма грозы.
Однако Южин уклонился, от спора. Он простодушно посмеивался.
— Видите, все вам известно, неужто с такой головой нельзя придумать что-нибудь такое, чтобы не переться в самое пекло? — И он неопределенно покрутил пальцами, расплываясь ничего не значащей улыбкой, но сквозь прищуренные веки глаза его смотрели внимательно.
Чего он добивался? Почему не сворачивал разговор к категорическому отказу? Может, ему хотелось, чтобы Тулин сам пошел на уступки, изменил характер работ, сам отказался… Значит, что-то мешает ему просто запретить…
