Стеллажи сверху донизу были плотно заставлены пыльными томами — научные отчеты со дня основания лаборатории.
Под самым потолком стояли тома в старинных переплетах, обклеенных мраморной бумагой с красноватыми прожилками, с тиснеными золотом корешками. Затем шли переплеты из дешевого синего картона, из рыжеватых канцелярских папок — переплеты военных лет с выцветшими чернильными надписями, и последних лет — в толстом коричневом дерматине.
Вид этих стеллажей настроил Тулина иронически:
«Урны с прахом обманутых надежд давно ушедших поколений… Кладбище несбывшихся мечтаний… Сколько никчемной добросовестности!»
И все эти бумаги на столе Крылова будут так же погребены в очередном томе.
Тулин придвинул к себе график суммарной напряженности поля. Через месяц-другой этот лист отпечатают, подклеят в отчет, который перелистает кто-нибудь из начальников, и папка навечно займет свое место на стеллаже.
Он ждал Крылова уже минут пятнадцать. Прищурясь, размашисто нарисовал на кривой танцующие скелеты и подписал:
«Карфаген будет разрушен!»
Ричард остановился за его спиной.
— Лихо! Несколько в духе Гойи. Вы художник?
Тулин осмотрел свою работу.
— Тот, кто рисует, уже художник. Искусство — это не профессия, а талант.
— Ну, знаете, талант — понятие расплывчатое, — возразил Ричард. Он обожал споры на подобные темы. — Необходимо еще образование.
— А что такое образование? — спросил Тулин и, не дожидаясь ответа, провозгласил меланхолично: — Образование есть то, что остается, когда все выученное забыто.
— Неплохо. Но вы испортили Крылову график.
— Не беда. Если он даже подклеит в таком виде, это обнаружат не раньше чем в следующем столетии.
Ричард попробовал было вступиться за работу Крылова — Тулин пренебрежительно отмахнулся. Покачиваясь на стуле, он рассуждал, не интересуясь возражениями:
— Поставщики архива, работаете на это кладбище во имя грызущей критики мышей.
— Сила! — восхитился Ричард.
— Это не я, это Маркс.
К ним прислушивались. Тулин повысил голос. Сохраняя мину беспечного шалопая, он с удовольствием ворошил этот муравейник. Забавно было наблюдать, как оторопели, а потом заволновались они от неслыханной в этих стенах дерзости.
Первым не выдержал Матвеев. Избегая обращаться к Тулину, он попробовал пристыдить восхищенного Ричарда: неужели ему не дорога честь коллектива?
— Фраза… — заявил Ричард. — Терпеть не могу фраз. Что такое наш коллектив? Что такое его честь?
— Ну, знаешь, — сказал Матвеев, — у нас большинство честных, добросовестных людей, они работают, не щадя себя. Этим нельзя бросаться.
