Поеживаясь от ночного холода, я всматривался в непроглядную черноту степи. Наконец на горизонте мелькнул свет фар, и через некоторое время подъехали два автомобиля: серая дребезжащая газель и новенький гранд-чероки, сияющий даже сквозь дорожную пыль, как Божий ангел в казенной конторе чистилища. К моему удивлению, мы загрузились не на его кожаные, еще затянутые полиэтиленом сиденья, а в грязное нутро газели. Впрочем, путь оказался короток — до главного административного здания базы. Я снова ошибся в своих догадках.
Спрыгнув на землю, Чичкофф повернулся к тихарю.
— Протрите машину, — скомандовал он. — И ленту, ленту повяжите…
Пройдя мимо безмолвного часового, мы поднялись на второй этаж. Дверь в кабинет была открыта; я взял общий план приемной и вошел вслед за продюсером. Камера работала в рюкзачке за моей спиной: скажу, не хвастая, что вслепую я чувствую объектив не хуже, чем при обычной съемке. Практика, что вы хотите…
Навстречу нам поднялся из-за стола маленький востроносый полковник. Почему полковник? Вроде бы речь шла о капитане… Большинство застарелых алкоголиков краснорожи, но некоторые, наоборот, отличаются мертвенной бледностью. Хозяин кабинета явно принадлежал ко второй категории, а синеватый оттенок щек выдавал еще и определенную склонность к денатурату.
— Звонили ли вам из округа, Сергей Никодимыч? — осведомился Чичкофф после обмена рукопожатиями.
Начальник гарнизона кашлянул, насупился и зачем-то надел фуражку. Я и забыл, какие у них бывают высокие тульи…
— Из округа? — брюзгливо переспросил он. — Что они там понимают, в округе? Они, бля, командируют, а мне дежурства закрывать некем.
Чичкофф улыбнулся и показал на окно.
— Взгляните, Сергей Никодимыч… нынче, знаете, механизация. Железный конь идет на смену простому дежурному капитану. Неужели не закроете?
Я тоже подошел и, держа в руках рюкзачок, заглянул через полковничье плечо. Под окном неземным блеском сиял свежепротертый гранд-чероки. Чичкоффские тихари успели перевязать его крест-накрест атласной розовой лентой.
— Вот, — такого же цвета ленточка красовалась на автомобильном ключе, который Чичкофф мягко положил на стол. — Примите в знак спонсорского уважения к ратному труду… на благо… и вообще…
Казалось, что продюсер вот-вот прослезится от прилива чувств. Полковник опять кашлянул, немного подумал, затем снял фуражку и подумал снова, уже без нее. Мы терпеливо ждали. Наконец полковник вздохнул и осторожно положил фуражку на стол, прикрыв ею ключ.
