— Агеев, из уголовного розыска, — представился я, пытаясь пробиться сквозь чащобу забот и тревог, обступивших врача.
Он встрепенулся.
— Сеглинь, лечащий врач. Чем могу быть полезен?
— Доктор, мне нужно видеть раненого таксиста!
Его губы непримиримо сомкнулись.
— Это невозможно! Носков в крайне тяжелом состоянии.
— Жить будет?
Он помедлил с ответом.
— Трудно сказать. Потеряно много крови...
Я корректно, но настойчиво оттеснял Сеглиня в коридор, пока входная дверь не захлопнулась за моей спиной.
— Доктор, вы должны понять, этот разговор нам очень важен. Носков — единственный, кто видел преступника в лицо.
Сеглинь покачал головой:
— Боюсь, ваше посещение взволнует больного. Может быть, завтра?
— Доктор, дорога каждая минута! Преступник на свободе, кто знает, каких бед он может натворить...
— Хорошо! — наконец решился он. — В порядке исключения даю вам две минуты. Наденьте халат, я вас провожу.
Раненый лежал в одиночной палате, окруженный сложной аппаратурой из стекла и никеля. Он дышал тяжело и прерывисто, на лбу серебрились мелкие бисеринки пота. Врач промокнул его лоб марлей, сказал негромко:
— Миша, к вам товарищ из милиции. Вы сможете говорить?
Носков с усилием открыл глаза, в них застыла неутолимая боль.
— Спрашивайте, — едва слышно прошептал он.
Я понял, какого труда стоит ему каждое слово, и растерялся, забыв заготовленные вопросы. И тогда он начал рассказывать сам. Шептал он быстро, бессвязно, спотыкаясь на трудных буквосочетаниях. Ему, видимо, необходимо было выплеснуть наболевшее, освободиться от навязчивых образов, засевших в воспаленном мозгу.
— Я чинил машину... поломался рядом с домом... а этот, в плаще... приставал к девушке... замахивался... Пьяный такой... злобный... Я хотел помочь... пошел к ним... Они ссорились... он ее обвинял в измене... Потом... потом... они убежали... Я хотел его... в милицию... вытащил из кустов... И тогда... тогда... он...
Лицо раненого исказила мучительная гримаса, он застонал, заскрипел зубами, заново переживая случившееся. Сеглинь встревоженно приподнялся, движением бровей указал на часы.
Я заторопился.
— Скажите, Миша, вы этого парня встречали раньше?
— Нет... кажется, нет...
— Может, запомнили его лицо? Ведь вы шофер, у вас должен быть цепкий глаз. Что вам запомнилось в его внешности?
Он ответил сразу, видно, лицо преступника навечно отпечаталось в его памяти:
— Баки на щеках... И глаза... Холодные, острые... как буравчики...
Михаил сцепил зубы, подавляя готовый вырваться стон. Сеглинь поднялся, сказал сердито:
