- Да понимаешь ли ты, что это такое? Днем, в ГУМе!
- Делов-то... - Федор спокоен. - И стреляют, и взрывают в центре Москвы что ни день. Вон, в "Комсомольце" почитаешь - жуть...
- Он следил за Раздольским, - цедит Аджиев.
- Вот оно что... А почему один, без прикрытия?
- Иди... - не выдерживает разговора Артур Нерсесович. - Я отпускаю тебя до утра понедельника. И надеюсь, хоть ты чем-нибудь порадуешь меня.
Федор уходит. В кабинете совсем темно. Аджиев, не включая света, снова наливает себе коньяк и пьет, чувствуя, как маленькие солнца вспыхивают в глазах и в мозгу, будоражат кровь. И ему неодолимо хочется подняться наверх к жене. Разбудить ее и заставить смотреть вместе с ним тот безумный фильм, где в абсолютной тишине парят обнаженные тела любовников, насыщающихся друг другом, словно двое голодных. Но он с огромным трудом пересиливает себя: еще не время.
Открытая дверь балкона вся в каплях дождя. Вот оно - взгляд, пробежала искра. Озарение. Удар молнии, легкое прикосновение.
Девушка придвигается к нему ближе, прижимается:
- Я люблю тебя, ах, пожалуйста, только не исчезай больше надолго...
Теплое тело Федора. Широкие плечи, мускулистая спина. Их тела соприкасаются. Его рот, его зубы, его язык. Он снова и снова овладевает ею.
- Тебя, и только тебя. Тебя.
Глаза ее крепко зажмурены, в уголках залегли морщинки от напряжения. Неистовое желание вдруг вспыхивает в нем - завладеть ею как можно полнее, схватить за плечи, крепко, так крепко, что его пальцы буквально впиваются ей в тело.
Она стонет или кричит? Или это его голос? Федор не различает звуков, он оглох и в мгновенной вспышке молнии видит только, как округляются ее губы, будто у рыбы: "о..."
А потом они лежат, обессиленные, слушая дождь и удаляющийся рокот грома. И ему хочется сказать ей: "Мы богаты и свободны". Но вместо этого он говорит:
- Давай уедем, Света...
Она молчит, но его не пугает это молчание. Ведь она принадлежит ему, принадлежит безраздельно. Он протягивает руку и касается ее живота, грудей, бедер... Все это - его.
Девушка улыбается. Даже не видя ничего в темноте, он знает: она улыбается. И тогда он повторяет:
- Уедем, и как можно скорей.
Она по-прежнему молчит. Разве он сказал что-то не так? Федор поворачивается к ней и прижимает палец к ее горячим влажным губам.
- Да? - спрашивает он. - Я сказал что-то не так? - И тут его осеняет: - Света, Света, - повторяет он, - ты будешь моей женой? Да? Будешь?
