— Так кто бежал‑то?
— А я знаю! Если бы Харон сразу спохватился! А то гонял два дня веслом какую‑то душу по берегу — делать ему больше нечего!..
Кто‑то присвистнул.
— Два дня? Так это ладью уже наверняка в Волгу вынесло…
— Значит, всю Волгу обшарь, но найди!
— А сам‑то чего ж? — осклабившись сильней обычного, осведомился румяный. — На крыльях‑то чать сподручней…
— Посоветуй мне, посоветуй! — огрызнулся Хвостач. — Придумал: на крыльях! Средь бела дня!
— А что ж на палубе стоял, светился, раз такой осторожный?
— Ну хватит! Поговорили! Отцепляйте баржу!
— Да пошел ты!.. — лениво сказал капитан. — Вот вернемся в Злые Щели — там и покомандуешь.
— А что ж ты думаешь? — злобно сказал Хвостач, прожигая его взглядом.
— И покомандую. Попомни, Забияка: ты у меня в Злых Щелях из обходов вылезать не будешь!
Прянул в воздух и стремительным шуршащим зигзагом ушел в зенит. Черной молнии подобный. Плеснуло сохнущее на снастях белье.
— Настучит… — со вздохом обронил Борода.
Запрокинув равнодушное лицо, капитан смотрел в небо. Смотрел, не щурясь. Зрачки — с иголочное острие.
— Начальнички, — проворчал он наконец и, сплюнув за борт, снова полез в рубку. — Один одно командует, другой — другое… Не знаешь уже, кого слушать.
— Это точно, — отозвался румяный матрос, вешая топорик на пожарный щит.
Борода, уступивший штурвал капитану, заржал.
— Сижу это я раз в одном бесноватом, — начал он, спускаясь по лесенке на палубу, — и приходят эти… заклинатели. Штук семь. «Именем, — говорят,
— того Иисуса, Которого Павел проповедует, приказываем тебе выйти из этого человека». А я им и говорю: «Иисуса знаю, Павла знаю, а вы кто такие?» Как дал им, как дал! Они от меня два квартала нагишом драли!
— И что тебе потом было?
— А ничего не было. Похвалили даже. — Борода ощерился и махнул рукой.
— Так что, может, и сейчас прокатит…
Не прокатило.
И получаса не прошло, как с ясного неба на палубу метнулись, шурша, уже две молнии — одна черная, другая — ослепительно зеленая.
Ангел в изумрудных одеждах с ужасным от гнева лицом шагнул к попятившимся матросам. Огненный меч в его деснице сиял, как язык ацетиленовой горелки.
— Пр‑роклятый род! — возгласил он громоподобно. — Во что еще бить вас за гордыню вашу? Уже и грешники бегут из преисподней! Уже и собственным начальникам отказываетесь повиноваться!.. — Он передохнул и приказал сухо и коротко: — Баржу отцепить. Полным ходом в протоку.
— Я им говорю, мол, так и так, побег, мол… — робким баском объяснял из‑за крыла Хвостач.
