Я бы еще порассуждал, только Орех засуетился и призвал меня к порядку.
— Сначала вещи найди. Поболтать успеем, пока в Мастерскую идти будем.
— И то правда, — согласился я. — Еще вопрос можно?
— Валяй.
— Ты с собаками вообще как? Уважаешь?
Хлесткий удар под зад был мне ответом.
Потом я нашел Горшочек, хотя Кащей в списке Амуниции его не упоминал. Точнее, это Дерево его нашло и толкнуло меня:
— Гля! Волшебный Горшочек. Хватай скорей!
— Спасибо, у меня в Плащ-Палатах есть встроенный, — отмахнулся я.
— Да это не тот! Бери-бери!
Не без опаски я взял в руки этот закопченный чугунок.
— Теперь говори: "Горшочек, вари!".
— Сам говори! Я скажу, а он мне наварит такого — вовек не отмоешься.
— Это предрассудки, — строго сказало дерево, и рявкнуло: — Говори давай!
— Слышь, ты! — возмутился я. — Карандашная заготовка! Ты мне не Наставник, и грубить не имеешь права.
— Я ж за тобой, как за малым дитем хожу, — задушевно ответило Дерево, — а на дите и прикрикнуть не грех, чтобы слушалось. Гляди — надаю лозанов-то, не зря весь ими оброс!
— Валяй, Горшок, — сквозь зубы приказал я.
Горшок запел басом.
— Заклинание не то, — мягко напомнил Орех.
— Горшочек, вари, — послушно молвил я.
В горшке забурлило, и он стал вдруг очень горячим. Ойкнув, я уронил горшок наземь, он опрокинулся набок, и из него полезло.
— Попробуй, — предложило Дерево.
— Ну уж дудки, — отказался я. — Это ты у нас всеядный. И не жалко тебя, ежели что.
Дерево, как мне показалось, зыркнуло недобро, но нагнулось, подняло горшок и с хрюканьем зарылось в него.
— Гурьевская, — доложило оно, выныривая. — Смачная.
— Отчего же Гурьевская?
— Гурием волшебника звали, который эту кашу выдумал.
— А Горшочек?
— Приснопамятные братцы-джерманцы. Попервости Горшочек ихнюю, немчурийскую кашу варил, да только что у них за каша — так, баловство одно.
— Ага! Значит, кто-то, скорее всего, этот ваш Гурий, исправил сказку про Горшок? Нельзя же!
— Горшок сам себе кашу поменял, делов-то. Он ведь сам решает, что ему варить.
— Тогда тем более есть не буду!
— Бу-удешь, куда денешься! Придут Глад, Мор и Семь Казней Египетских, и скушаешь, как миленький, все, что дадут.
Ворча, я отобрал у него уже остывший Горшок и с подозреньем понюхал кашу. Пахло вкусно.
— Ну и как я его теперь понесу? На вытянутых руках?
— Скажи: "Горшочек, не вари", потом: "Горшочек, опустей", потом…
— Потом я и сам знаю, — проворчал я, проделал все вышесказанное и кинул чугунок в суму.
Повозиться пришлось с этим дурацким Запоминальником! Поскольку на Свалке, как оказалось, сплошь и рядом валялись какие-то книжки, к каждой из них я бросался с энтузиазмом археолога, нашедшего-таки череп коня Вещего Калеки! И все было не то! Названия книжек, между прочим, поражали своей глубиной и откровенностью. К примеру, там был труд под названием "Как нам реорганизовать Рабкрин"… Небольшая, листов в двадцать, но до ужаса засаленная брошюрка, озаглавленная "Все, что вы не хотели знать о сексе, а придется"… Толстый же томище имел на обложке на редкость краткое название — "Папюс".
