— Во! — раздался триумфальный крик Колобка. — Вот оно! А говорили, пропало с концами! Фигушки! Ну, теперь мы живо этого мерзавца Шамана за задницу возьмем!
— Без меня, — брезгливо сказал Кащей.
— Это фигуральное выражение! — сердито сказал Колобок, кидая Кащею сверкнувшую на солнце вещицу. — Лови! И не говори потом, что Колобок — осел, и пользы никакой не приносит!
— Да, это от души! — нервно дергая челюстью, от виденья чего меня прошиб холодный пот, проговорил Големыч. — Вот за это спасибо! Не грех и за задницу… Глым Харитоныч, ведаете, что это за штука ценная?
— Не знаю, не ведаю, — проворчал я. — Что это? Шаманобойка? С ее помощью мы сможем прихлопнуть гадкого шалуна, как муху-цецекатуху?
— Не совсем, — Кащей пустил мне в лицо солнечного зайчика с помощью таинственной ценной штуки. — Это зеркальце.
— Ой! — я прижал к щекам ладошки. — Зеркальце! Скорее давайте его сюда! Хотя… Пока не надо. Я забыл дома рейсфедер.
— Чего? — такого оторопелого вида, как сейчас у Кащея, я не видел никогда в жизни.
— Рейсфедер, говорю. Брови выщипать. А ты думал, зачем? Нарисовать чертеж пленения грозного Шамана путем похищения его с собственного балкона, предварительно выманив его на оный балкон с помощью волшебного вида вяленого палтуса?
— Вы, Глым Харитонович, не в остроумии практикуйтесь, а слушайте, причем внимательно. Это — волшебное зеркальце. Если сказать слова заветные, оно покажет все, что бы вы не пожелали.
— Не покажет, — сказал я. — Я не знаю, я не знаю, я не знаю слов. Хей!
— А зачем вы это три раза сказали? — насторожился Кащей.
— Я один раз сказал. Это эхо.
— А к чему бы такой "хей"?
— Кашлял.
Человек-кость поморщился.
— Не надо ерничать, — сказал он сухо. — Слова знаю я. И мы можем в любой момент узнать, где находится Шаман. И обезвредить его.
— Мне вот что непонятно, — весело сказало дерево, невзирая на свирепый взгляд Кащея. — Как на свалке оказалось чудесное зеркальце. Такая редкая вещь… Ты где его нашел, Колобок?
— Колоб Окк Дедушкович-Бабушкович, — с нажимом отозвался вышеупомянутый. — Еще не хватало мне панибратства с младшим древесным составом.
— Так точ-с, Люлякебок Дабушкович-Берлушкович! — гаркнул ствол, вытягиваясь во фрунт.
— Чего?!!
— Виноват, господин Окк!
— То-то же. Туточки оно было, — показал кругляш, отряхивая тоненькие, изгвазданные по локоть руки. — В этом навозе. Похоже, драконий.
Кащея перекосило. С неожиданной для него резвостью Големыч принялся отряхивать ладони, затем, привычно дернув себя за левое ухо, извлек из воздуха кран, поколдовал над ним и принялся с наслаждением, по-докторски, отмывать один длинный когтистый палец за другим.
