— Король царствует, женщина правит, — пробормотал Шико.
— Этот взбалмошный молодой человек разрушил наши лучшие устремления, — продолжала Екатерина насмешливым голосом, — но мы прощаем ему его нескромность ради усердия, которое он продемонстрировал относительно вас, Генрих. Однако же посоветуйте ему быть впредь благоразумнее. Излишнее усердие вредно.
— Усердие, которое вы порицаете, сударыня, — возразил с гордостью Кричтон, — заставляет меня с опасностью для жизни сказать вам, что вы сами обмануты коварством Руджиери. Этот пергамент совсем не то, за что вы его принимаете.
— Что? — воскликнула Екатерина.
— Зная его содержание, я уверен, что это не тот документ, который вы приказали ему заготовить.
— На этот раз, клянусь Богородицей, подобная дерзость переходит все границы, — воскликнула с яростью Екатерина. — Генрих! Ваш отец лучше лишился бы своего рыцарского достоинства, чем дозволил при себе опровергать слова вашей матери.
— Не сердитесь так, — холодно отвечал король. — Как представляется величайшее преступление кавалера Кричтона в ваших глазах — это его забота о нашей безопасности, но признаюсь, нам трудно осуждать его за это. Поверьте нам, что со всей вашей ловкостью, матушка, вы недостаточно сильны для борьбы с Руджиери, и мы охотно выслушаем нашего защитника до конца, прежде чем отказаться от расследования дела, которое имеет такое важное значение в наших глазах.
Екатерина побледнела, но заговорила спокойным голосом.
— Продолжайте сударь, — обратилась она к Кричтону, — король этого желает. Мы вам ответим после.
— Чтобы доказать вам, госпожа, до чего вы обмануты, — сказал Кричтон, — я спрошу вас, по вашему ли распоряжению приготовлено это изображение?
И Кричтон вынул из-под платья маленькую восковую фигурку, точный слепок с особы короля.
— Именем Богородицы, нашей Святой Заступницы, — пробормотал Генрих, страшно побледневший от страха и гнева, несмотря на румяна, — наше изображение, ах!..
— С сердцем, проткнутым кинжалом, государь, — продолжал Кричтон. — Взгляните, вот то место, где оно было проколото.
— Я его вижу! Я его вижу! — воскликнул Генрих. — Святая Дева Мария!
— Государь, — воскликнул Руджиери, бросаясь к ногам короля, — выслушайте меня, выслушайте меня…
— Назад, неверная собака! — крикнул король, отталкивая от себя Руджиери, — одно твое прикосновение оскверняет.
Восклицания отвращения раздались среди окружавших короля. Засверкали шпаги, вынутые из ножен, и без вмешательства Екатерины Медичи, колена которой обнимал испуганный астролог, он погиб бы немедленно.
