Проносятся дни. Снова прогулка. Серое небо в рваных клочьях облаков, злой ветер и ревущее море. Здесь не бывает света. Солнце не заглядывает в эту тюрьму.
Пансион окружает большой парк, густо засаженный деревьями и кустарником. Птиц не слышно. Только ворчливые командные голоса наставниц. Девочек отпускают маленькими группками — никому не дозволено гулять в одиночестве.
К хозяйке заведения подходят два человека — старый, в облезлом камзоле и мятой треуголке, с трубкой во рту и костылем подмышкой, и молодой, парень лет пятнадцати, рыжий, в коротких штанах и с нахальным взглядом. Старик опирается на его руку и о чем-то беседует с пожилой женщиной, верховенствующей в пансионе. Они из деревни. Видимо, пришли наниматься на работу или продать рыбу.
— Мастер… (Господи, как же она назвала его?) — произносит хозяйка по окончании разговора. — Прошу вас на пару слов.
Наедине, на некотором удалении, она строго выговаривает ему:
— Впредь прошу вас не приводить сюда этого оборванца. Мне не нравится, как он смотрит на моих воспитанниц.
Старик кивает и удаляется. К нему подступает юноша и вновь подставляет плечо.
— Чего она там?
— Да… Старая ведьма бесится со злости. Жаль ее девчонок. А ты не смотри на них, как кот на маслице! Что ты уставился на нее?
— А, на эту… Когда наши взгляды встретились, я увидел, как она сказочно хороша, мастер!
— Забудь о ней.
Они спускаются по узкой, извилистой тропе, протоптанной на каменистом склоне…
На полянке, на самом краю обрыва, над бушующими волнами две девочки разговаривают, кидая вниз мелкие голыши.
— Ты извини, что я нагрубила тебе в ту ночь. Просто очень хотелось спать, а от твоего плача было тошно. Так-то кошки на душе скребутся…
— Я понимаю. Я больше не буду.
— Правда, что ты сирота?
— Да, к сожалению, — кивает девочка и утирает слезу. — У меня, правда, осталась тетка, но такая, что лучше бы ее не было…
— Это она тебя сюда упрятала, да? Я так и думала. А меня родная матушка, пьяная шлюха!
— Господи! Какой грех…
— Да ладно тебе. С каких пор грешно говорить правду? Кстати, а чего это ты со мной гулять вызвалась? Я ведь не подарок, меня тут все боятся.
— Мне кажется, ты не предашь. Ты не раба, как они. И я пока еще не раба…
— Это верно. А что ты хотела рассказать?
— Не рассказать, а показать. Мне обещали подарок. Фе… то есть, один добрый человек обещал совершить для меня волшебство. Она сказала, что это вырастет в саду, в укромном месте, где мы условились. Вон в тех кустах. Видишь?
