— Вот так вам! Вот так! — кричал мальчишка и все строчил и строчил из пулемета, яростно прищуривая левый глаз.
Ствол пулемета легко поворачивался из стороны в сторону, как в «Чапаеве» у Анки, когда она стреляла по каппелевцам, но фашистов впереди не было, и пулемет строчил лишь в воображении его счастливого обладателя — Гришка не знал, на что надо нажимать, чтобы привести механизм в действие. Стал искать спусковой крючок, все оглядел — ничего похожего. Может, нужно ручки сжимать? Нет, укреплены намертво. Прицел складывался и раскладывался, еще какие-то железки шевелились, однако пулемет не стрелял. Отодвинулся от него подальше — так, говорила учительница, надо картины рассматривать, чтобы все охватить глазом и понять, — нет спускового крючка!
Раздосадованный, отвернулся, стал думать. У винтовок и пистолетов крючок прикрыт скобой, чтобы за что не надо не цеплялся, для предохранения, словом. И здесь скоба где-то должна быть. Стоп! Стоп! Стоп! Стреляя из пулемета, Анка держалась за ручки! Не упрятаны ли в них какие-нибудь кнопки? Хм, ручки почти такие, какие к дверям прибивают, а кнопок нет. Выше ручек какая-то рогулина торчит. Потянул на себя — пустой номер. Со злости стукнул по ней ладонью — «максим» дал короткую очередь. Олух небесный! Анка за ручки держалась, чтобы ствол, куда нужно, направлять, а большими пальцами в это время на рогульку надавливала. Ухватил ручки, ствол задрал в небо — вдруг понесет кого-нибудь по дороге — и нажал. Пулемет ожил, через его тело, как живая, побежала лента.
— Ура! — закричал мальчишка. — Ура-а!
И кричал до тех пор, пока не кончились патроны, и в наступившей тишине не услышал встречные винтовочные выстрелы и автоматные очереди. Выглянул из-за щитка на дорогу — от нее, стреляя на ходу, к пулемету бежали фашисты! Как они здесь-то оказались — никогда по Копанной дороге не ходили.
Не раздумывая и секунды, сработал пятками назад, а сообразив, что бугор защитит от пуль, вскочил и дал стрекача. Бежал, не разбирая дороги, сначала гореликом, потом сосняком, пока не почувствовал, что задыхается. Передохнув, пошел дальше, в самый бурелом, потом еще дальше, между двух болот. На другой их стороне упал и стал ждать, когда успокоится сердце и придет дыхание.
Лежал долго, слушал пение птиц и шелест листьев над головой. Радовался, что так просто ушел от фашистов, и еще больше тому, что удирал от них без страха, будто заранее знал, что сумеет уйти, не подшибет его даже случайная фашистская пуля. Зла в душе тоже хватало: заметил бы немцев пораньше — не в воздух разрядил бы ленту. И пулемет было до слез жалко. Он закопал бы его надежно в землю, пулемет бы ему пригодился.
