Преступникам удалось скрыться на машине «Жигули» № 94–81 вместе с захваченными деньгами (138 тысяч рублей). Поиски налетчиков и машины пока результатов не принесли.
Начальник ОУР Южинского УВД Семенцов».
Ровнин отложил оба листка. Эти донесения были уже изрядно перечитаны и оказались единственными в папке. Ровнин посмотрел на дежурного:
— А остальные материалы?
— Разве генерал вас не предупредил? — Старший лейтенант смотрел настороженно. — Остальные документы у полковника Бодрова. У меня было указание…
Ровнин вышел в коридор и остановился. Коридор пуст. «Перекрывая сектор обстрела…» Последний раз они виделись полгода назад, здесь же, на Огарева, в одном из коридоров. Они увидели друг друга еще издали, и Ровнин первым подошел, спросил: «Ты где? Что?» Лешка улыбнулся и вытянул губы трубочкой. Сказал привычно, как всегда чуть-чуть заикаясь, этими вот губами трубочкой: «У-уезжаю. А дела — л-лучше некуда».
Лучше некуда. После этого они сказали друг другу еще несколько слов и разошлись. Значит, Лешка тогда уезжал как раз в Южинск. Уезжал, чтобы вместе с Южинским ОУР раскрыть эту опасную группу. Двадцать пятого февраля. Сегодня двенадцатое марта. А ведь скоро Лешкин день рождения. Девятнадцатого. Значит, ровно через неделю Лешке исполнилось бы двадцать девять лет.
Ровнин спустился вниз и на улице Горького остановился. Кем был Лешка? Кем он был — с губами, вытянутыми трубочкой, с этим его легким заиканием? Если говорить честно, Лешка был непревзойденным человеком. Маэстро. Мастером своего дела. Он был всегда маэстро — во всем, за что бы ни брался. И вот сейчас он убит.
Ровнин пошел вверх по улице Горького, пытаясь найти хотя бы один свободный телефон-автомат. Как обычно в это время, все будки были заняты. Наконец он остановился у одной, там, где разговаривали две девушки. Все-таки он должен, просто обязан позвонить Евгении Алексеевне. Должен, как это ни будет трудно. Одна из девиц посмотрела на него, потом обе рассмеялись и вышли. Он вставил монету, снял трубку. Нет. Невозможно. Совершенно невозможно. Лешка был у нее единственным сыном. С семи лет рос без отца. И вообще нельзя даже представить, как все это перенесла Евгения Алексеевна. Ровнин начал набирать номер. Набрал пятую цифру — и повесил трубку. А ведь, собственно, Лешка в их дружбе всегда был первым. Лешка был живым и контактным, а он, Ровнин, стеснительным. Лешка был деятельным и инициативным, а он скорее инертным. Лешка его тянул. Да, он, Ровнин, по крайней мере сначала, только тянулся за Лешкой. Но не тянуться за Евстифеевым было невозможно. Даже в милицию после десятого класса его затянул Лешка. «С-старый, б-берут в школу следователей». — «Ну и что?» — «Ты что, очумел? Ты же не п-представляешь, это же ф-фантастика!»
