Колина мама везет меня на Курский вокзал, достает через знакомых билет и сажает в поезд. Еду спасать — срок справки семь дней.
Никогда не была я на юге, не видела моря и всего разом цветущего и дурманящего изобилия. Белая акация, сиреневая глициния, белее белого магнолии — ликующая роскошь природы. Могучее дыхание моря, от которого ни глаз, ни ног не оторвать. Бархатные звездные ночи. Стрекот цикад.
Мой приезд не принес мира. Ночами не раз мчались мы с горы наперегонки топиться, но как-то не успевали добежать — или падал Коля, вспоминая про свое сердце, или я, вспоминая о его сердце.
Дни таяли. Возвращаться было не на что, обещанные Колиной мамой деньги не приходили. Тогда я отправила в студию телеграмму с просьбой продлить мой отпуск. Через день получили ответ: «Немедленно возвращайтесь, в противном случае — отчисление». Продали мое платье чайной розы со школьного бала, чудом купили билет, и — так и не выяснив отношений — позорно возвращаюсь я на Трифоновку. Следом вернулся Коля. Нас вызвали в кабинет Вениамина Захаровича, где собрались руководители курса, и задали всего один вопрос: «Просил ли меня Коля приехать к нему?» Он молчал. Я закоченела и окаменела. Не дождавшись ответа, мое преступление было классифицировано как «любовный вояж», и мне было предложено за оставшуюся неделю сессии сдать все экзамены и, если сдам без единой тройки, мне позволят остаться. Роман кончился.
Первый экзамен — история МХАТа. Снедаемая стыдом, перешагнула я порог аудитории и, не поднимая глаз, взяла билет. Повисла жуткая тишина, и белый свет померк. С трудом подняла я голову и встретила взгляд Виталия Яковлевича такой нечеловеческой доброты, что тотчас начала оттаивать и что-то лепетать сквозь слезы. Виталий Яковлевич одобряюще кивал, быстренько поставил мне пятерку и отпустил так ласково и меня, и мои грехи.
Странно, очень странно, но все педагоги были так снисходительны и великодушны, что через неделю в моей зачетке были одни пятерки.
Все так же щедро несла свои воды Ока Волге, так же в Блиновском садике у речного вокзала желтым песком посыпали дорожки и пряно пахли бархатцы и душистый табак, в фонтане барахтались дети, а по вечерам играли духовые оркестры. Подружки разъехались, сестренка — в пионерлагере, Жуковы перебрались в Таллин. Вялым скелетом бродила я по родным местам, и ни заросли ежевики, ни кремлевские склоны, умытые ветром, не радовали меня.
Из Таллина приехал Юра. Под плеск Оки и шуршание гальки я открыла ему всю страшную правду о себе. Я готова была остаться одна во всем мире до самой смерти, а Юра смеялся глазами из-под пушистых ресниц, водил в кино и дарил крошечные стальные самолеты собственного изготовления.
