Он многообещающе показал зубы в странной, похожей на оскал, улыбке и вышел вон. Хлопнула дверь. Старческая рука сграбастала стопку американских денег. Палец провел по ребру стопки, прошелестев купюрами.
— Жлоб, — констатировала старуха и поспешно метнулась следом.
Клиент не успел еще далеко уйти.
— Сергей Грачикович, — окликнула старуха.
Бизнесмен остановился и повернулся на голос. Старуха приблизилась, пристально, словно рентгеновский аппарат, заглянула в глаза клиенту.
— Вот еще что, — сказала ровным и бесстрастным голосом. — Насчет жертвы. Жертва должна быть детской.
— Что? — вздрогнул мужчина. — Это ребенка что ли убить?
— Не в том смысле, вы сейчас сходите в ближайший роддом или школу какую-нибудь, узнайте их реквизиты и анонимно переведите на их счет вот эту сумму.
Старуха протянула бумажку с накорябанным числом. Брови бизнесмена взлетели вверх.
— А без этого нельзя?
— А без этого ничего хорошего вам не видать.
Сергей Грачикович кхмыкнул, сунул бумажку в карман и быстро-быстро пошел к выходу. Старуха довольно потерла руки. Подошел сторож:
— Что за жертва такая странная? — поинтересовался у старухи.
— Да не жертва это, — отмахнулась та. — Так просто… пусть что-то доброе в своей жизни сделает. Хоть и не по собственной воле.
Черные, поблескивающие в неясном свете волны катились и перекатывались. Река казалась гладкой и скользкой. Звуков тут не было. Точнее сказать, она их не слышала, только видела черные волны и маленький горбатый мостик, соединяющий этот берег с тем не менее черным, чем вода в реке. И чернота эта, затаившаяся до поры, готова была сейчас перехлестнуть через мост, обрушиться на этот берег, похоронить под собой все, что можно.
На мостике происходило какое-то шевеление, но разобрать с такого расстояния что там творится было невозможно. Опоры моста почернели, дальний его край провалился в непроницаемую тьму, не то растворился, не то обрушился.
Тьма, словно живая, пожирала мост, приближалась…
Над рекой калина спелая,
Налитая соком.
Обожгла ты руки белые
В молодой осоке.
В молодой осоке прячутся
И дожди и солнце.
Ой, кому-то нынче плачется,
А кому смеётся…
Голос прорвался сквозь видение, разрушив его, как камень упавший в воду разбивает отражение. Старуха вздрогнула и перевела дыхание. Она снова сидела у клетки и смотрела в блестящие черным глаза громадной пантеры. Песня оборвалась.
Ночной зоопарк жил своей жизнью, и звуки здесь были свои, совсем не московские. Что-то стрекотало, кто-то всхрапывал, откуда-то издалека доносились еще какие-то отголоски животного существования.
