* * *
На заре проснулись тысячи птиц: утки, бакланы, чомги, и завязали соседские разговоры. Они летели на север и отдыхали у воздушной дороги. Огромные крылья прошумели над лесом, — может быть, лебеди. Говорят, они живут в этом болотном краю.
Солнце выползло из-за края земли среди редких, легких как пух облаков; темно-красное в первое мгновение, оно сразу стало золотым. И вода, казавшаяся ночью черной и слепой, вдруг обрела свои голубые оттенки, словно прозрела, гляделась в небо и отражала его. Кусты ивы стали розовыми, на них зазеленели сережки.
— Ребята, подъем, — сказал Морозов, — мыться, и поищем яиц.
Он посмотрел на уток, плававших почти у берега. И все же не следовало стрелять: услышат, чего доброго.
— А я уже давно не сплю, товарищ капитан, — сказал Ивашенко, лежавший на лапах сосны, положив голову на руку, — и смотрю, как тут здорово красиво. Были бы краски, я бы тут пожил, я ведь человек городской, дачник. И таких мест я никогда не видел, просто о войне забываешь.
— Не тревожься, она о себе напомнит, — сказал Морозов.
Что-то мешало ему принять дружбу этого голубоглазого человека. Липочкин тоже был интеллигент и, как казалось Морозову, многого не понимал в жизни, но был святой справедливости человек. А этот казался наивным, чудаковатым и беспомощным. Пересиливая в себе неприязнь, стараясь быть справедливым, как Костя Липочкин, Морозов позвал Ивашенко:
— Пойдем полоскаться и поищем гнезда птиц. Мойся в кустах, чтобы не было видно твой замечательной личности. Тут, между прочим, немцы, может, сидят, как и мы.
— Да нет здесь никого, — убежденно сказал Ивашенко.
— Много ты понимаешь.
Морозов нашел пять утиных яиц.
— Ну и жизнь! Как в санатории, — восторженно сказал Ивашенко.
— Может, последний раз в санатории, — мрачно ответил Морозов. — Ты только не пугайся. — Морозову доставляло удовольствие дразнить стрелка.
— А чего мне? Я как все, — сказал Ивашенко. Когда разожгли в ямке костер, Борисов еще спал.
— Пусть еще поспит, не шуми, — сказал Морозов. — Он столько полетал, ему можно.
— Пусть спит, — согласился Ивашенко и улыбнулся своей обезоруживающей улыбкой.
Морозов спек яйца, вскипятил воду и стал будить друга.
— Где я? — вскочил с земли Борисов.
— Тебе виднее, штурман. Стрелок утверждает, что мы в санатории.
Морозов выдал каждому по галетине и папиросе:
— Шоколада не будет.
Муха получила свою скудную порцию. Поев, они забрались в кусты. Оттуда открывались и лес, и вода, и болота.
