Максимин обходил позиции и говорил, по-братски похлопывая солдат по плечу и подмигивая:
— Ребята, еще немного, и вы будете жрать в лучших тавернах этого наглого городишки и трахать красивых баб, а горожане будут лизать вам ноги.
Но упоминание о еде не действовало ободряюще — голодные солдаты что-то хмуро бормотали в ответ и отворачивались. «Да здравствует Максимин Август!» звучало почти как насмешка. Один из ветеранов с желтым лицом и горящими глазами — его уже третий день трясла лихорадка — вскочил и заорал:
— Это римский город, Максимин Август! Здесь живет моя сестра. И я не собираюсь ее трахать и никому из солдат не позволю…
Будучи здоров, он никогда не посмел бы сказать такое, но жар отравил его кровь, и ему показалось, что его поддержат товарищи. Но они лишь хмурились и молчали, хотя их желудки были пусты и многих из них тоже мучила лихорадка, вызванная гнилой водою.
— Возьмите его, — приказал Максимин преторианцам.
Гвардейцы схватили орущего солдата под руки и поволокли к палатке императора. Но Максимин даже не пошел поглядеть, как прирежут изменника.
— На штурм! — приказал он. — Сегодня последний штурм, и мы возьмем город!
Ему повиновались, но без энтузиазма.
— Первому, кто окажется на стене, я отсыплю золота столько, сколько он весит! — крикнул Максимин, но это обещание не вызвало ожидаемого восторга. Как будто император обещал жирную курицу на обед. Впрочем, голодному солдату курица могла показаться призом куда более заманчивым…
Но к вечеру не было ни куриц, ни золота — изувеченные «черепахи» одна за другой отползли назад. И этот штурм не удался, как и предыдущие. Максимин не мог понять, в чем дело: город, пусть и не самый захудалый, но давным-давно позабывший, что такое осада и война, успешно сопротивлялся. Пограничные крепости, укрепленные гораздо лучше, чем Аквилея, Максимин брал с легкостью. А этот городишко, населенный разжиревшими торговцами и ремесленниками, оказался неприступен для его легионов, которые он лично пестовал и натаскивал. Самым отвратительным было то, что осаждавшие, а не осажденные испытывали нужду в воде и пище. Время от времени горожане поднимали над стенами тушу зажаренного барана и орали:
— Прирежьте Максимина, врага Рима, и мы сбросим этого барана вниз.
— Ребятушки, — заорал Максимин в ярости, — напрягитесь еще немного, перережьте горло этим наглецам!
Солдаты из тех, кто еще не побывал в бою, поволокли по каткам третью осадную башню, в слабой надежде, что с ее помощью удастся захватить стену. Но как назло, настил из бревен просел, а колеса заклинило, и деревянная махина застыла под наклоном, грозя вот-вот рухнуть. Солдаты бросили ее и кинулись врассыпную. Башня, постояв несколько мгновений и как будто раздумывая, падать ей или нет, наконец рухнула, погребя под своими обломками часть земляного вала.
