— Что? — Сенатор тоже посмотрел наверх, но мраморные боги вновь были неподвижны.
— Знамение… — Гордиан подумал, что ему в самом деле почудились и это движение, и этот взгляд.
Пока он поднимался по лестнице к золотым дверям храма, вслед ему вновь неслись крики:
— Марк Гордиан, боги дали нам тебя! Да хранят тебя боги, Марк Гордиан!
Новые императоры, два старика в императорском пурпуре, ожидали его на ступенях, отгороженные от бушующей внизу толпы ненадежным забором гвардейцев. Бальбин был стар. Максим Пупиен — еще старше. Чуждый военному делу Бальбин выглядел растерянно — на его полном лице с короткой бородой, больше похожей на десятидневную щетину, блестели мелкие капельки пота. Тога была испачкана жертвенной мукой — разъяренная толпа не дала ему произвести положенные жертвоприношения. Старый вояка Пупиен (говорили, что происхождения он самого низкого и отец его был простым тележным мастером) смотрел хмуро. Вообще говоря, он всегда сохранял печальное выражение лица, отчего его прозвали Скорбным, но сегодня у него был вид человека, присутствующего на собственных похоронах. Если бы сейчас Пупиен стоял во главе легиона и вел солдат против германских племен, он бы чувствовал себя куда увереннее. Толковать с толпой горожан было вовсе не по его части.
— Да здравствует Гордиан Цезарь! — неслось снизу, будто яростный прибой разбивался о ступени храма.
Юноша, почти мальчик, встал рядом с двумя стариками. Опора Рима…
— Тише, граждане Великого Рима! — воскликнул Бальбин.
Он славился своим красноречием. Но хороший оратор и хороший император — это не одно и то же. Толпа внизу встревоженно гудела, давая понять, что не намерена особенно долго слушать. То и дело как искры в тлеющем костре вспыхивало:
— Да здравствует Гордиан Цезарь!
— Граждане Великого Рима! Завтра Пупиен Август проведет игры в Колизее, как положено перед каждым походом, и после этого немедленно выступит против врагов Рима Максиминов.
— Боги да истребят Максиминов! Боги да сохранят Гордиана! — донеслось снизу.
— Оправдай их надежды, Марк Антоний Гордиан… И мои тоже… — раздался женский голос сверху.
Марк хотел обернуться, но сдержался, прекрасная зная, что там, за спиною, у него никого нет. Только покрытые золотом двери, ведущие в храм.
