Зимин расхохотался.
— Улепетнул, — с досадой вырвалось у Кати. — Неспроста это он так.
Она подбежала к двери, распахнула ее и крикнула:
— Озеров! Слышишь? Я сама к тебе сейчас приду!
— Видал, механик? — Зимин подмигнул. — Неправду я сказал про «грозу комсомольскую»?
— Ты знаешь, в чем дело? — прикрыв дверь, встревоженно спросила его Катя.
— Догадываюсь.
— И главное, вчера ведь весь день в лодке рядом со мной сидел и — ни слова.
— Понимаешь, товарищ Голубев, — обратилась она к Феде, — этот предрик… На каждом шагу от него тормоз, каждую копейку приходится у него зубами вырывать. Хлопнул дверью… Ну, да все равно далеко не убежит.
— Вот-вот, запомни, механик. Смотри, чтобы и тебе не пришлось, как предрику, от нее бегать.
Катя скосила на Зимина засмеявшиеся глаза и взяла Федю за руку.
— Пойдем, а то секретарь потом скажет, что мы у него отняли дозарезу нужные минуты.
— На-днях я буду у вас в МТС, — пообещал Зимин, поднимаясь из-за стола.
В дверях общего отдела райкома толпились колхозники, громко о чем-то споря.
— Смотришь, как потолстела, — перехватив удивленный федин взгляд, улыбнулась Катя. — Ой, Федя, здорово! Старые платья не годятся, приходится новые шить. Разор один… — Глаза ее были все такие же — голубые, искрящиеся, но в веселом вихре золотистых точечек мелькало что-то трудно уловимое, придававшее взгляду выражение затаенного лукавства.
— Ты и тогда была такая же, но тогда… тогда ведь была совсем молоденькой, — проговорил он сбивчиво, смущенный ее взглядом. — А теперь… как бы это сказать.
Катя засмеялась. Подойдя к окну, она присела на подоконник. Федя сел рядом.
— Не сердишься, что я тебе тогда на письмо не ответила?
— Нет. Разве на тебя можно сердиться! А почему не ответила?
— Из-за твоего художества. Удружил, нечего сказать! Житие какой-то советской великомученицы Екатерины сочинил. Можно подумать, что у комсомолки Волгиной пятьдесят голов и сотня рук! Что же, по-твоему, я одна все это сделала? После твоего очерка стыдилась людям в глаза смотреть. Ведь девчата могли подумать, что это я тебе сама все так рассказала. Ох, и злилась же я!
Федя сначала растерялся. Очерк о Кате он считал лучшим из всего написанного им за время работы в газете. Но голос Кати звучал дружелюбно, и он от души расхохотался.
— На живого человека трудно угодить, особенно если этот человек похож на Катю Волгину. И сейчас все злишься?
— Что ты!.. Век злиться — раньше времени состаришься. После хотела написать, да время такое было — некогда. А потом думала: куда писать? То ли ты там, то ли в другом месте. Ведь у армии постоянной квартиры не бывает. Так и не написала. Беды-то в этом большой нет, правда? Вот то, что ты вместо корреспондента механиком стал, мне нравится.
