Через три дня адвокат явился снова.
— У вас жуткий вид, — закаркал он. — Что с вами?
— Надежда — с усмешкой ответил я. — Надежда доканывает человека вернее всякого несчастья. Вам ли этого не знать, господин Левин.
— Опять эти ваши эмигрантские шуточки! У вас нет поводов скисать до такой степени. У меня для вас новости.
— И какие же? — спросил я осторожно. Я все еще боялся как бы не выплыла история с моим паспортом.
Левин опять осклабил свои несусветные зубы. Часто же, однако, он смеется. Слишком часто для адвоката.
— Мы нашли для вас поручителя! — объявил он. — Человека, который даст гарантию, что государству не придется нести из-за вас расходы. Спонсора! Ну, что теперь скажете?
— Хирш, что ли? — спросил я, сам не веря своему вопросу.
Левин покачал лысиной.
— Откуда у Хирша такие деньги. Вы знаете банкира Танненбаума?
Я молчал. Я не знал, как отвечать.
— Возможно, — пробормотал я наконец.
— Возможно? Что значит «возможно»?! Вечно вы увиливаете! Конечно, вы его знаете! Он же за вас поручился!
Внезапно возле самых окон над беспокойно мерцающим морем с криками пронеслась стая чаек. Никакого банкира Танненбаума я не знал. Я вообще никого не знал в Нью-Йорке, кроме Роберта Хирша. Наверное, это он все устроил. Как устраивал во Франции, прикидываясь испанским вице-консулом.
— Очень может быть, что и знаю, — сказал я уклончиво. — Когда ты в бегах, встречаешь уйму людей, а фамилии легко забываются.
Левин смотрел на меня скептически.
— Даже такая рождественская, как Танненбаум[3]?
Я рассмеялся.
— Даже такая, как Танненбаум. А почему нет? Как раз Танненбаум и забывается! Кому в наши дни охота вспоминать о немецком Рождестве?
Левин фыркнул своим бугристым носом.
— Не имеет значения, знаете вы его или нет. Главное, чтобы он за вас поручился. И он готов это сделать.
Левин раскрыл чемоданчик. Оттуда вывалилось несколько газет. Он протянул их мне.
— Утренние. Уже читали?
— Нет.
— Как? Еще не читали? Здесь что, нет газет?
— Есть. Но я их еще не читал.
— Странно. Мне-то казалось, что как раз вы должны каждый день прямо кидаться на газеты. Разве остальные не кидаются?
— Может, и кидаются.
— А вы нет?
— А я нет. Да и не настолько я знаю английский. Левин покачал головой.
— Своеобразная вы личность.
— Очень может быть, — буркнул я. Я даже пытаться не стал растолковать этому любителю прямых ответов, почему стараюсь не следить за сообщениями с фронтов, покуда сижу здесь взаперти. Для меня куда важнее сберечь скудные остатки внутренних резервов, а не транжирить их на пустые эмоции. А расскажи я Левину, что вместо газет по ночам читаю антологию немецкой поэзии, с которой не расставался на протяжении всех скитаний, он, чего доброго, вообще откажется представлять мои интересы, сочтя меня душевнобольным.
