Почему им, десятилетним, продали этот грог — одному Богу было известно.
После чего Борю Хаскина полчаса выворачивало наизнанку в какой-то темной подворотне, а Мика Поляков стоял над ним, взатяжку курил «Казбек» и покровительственно рассказывал Борьке, как он и сам блевал, когда впервые попробовал этот грог.
— Привыкнешь, старик, — небрежно и свысока сказал Мика.
Но тут Мику и самого бурно и неудержимо вырвало.
Мика мужественно утерся рукавом, закурил новую «казбечину» и не нашел ничего лучшего, как сказать несчастному Боре Хаскину:
— Вот суки!.. Корицы, наверное, переложили, бляди!
— Где деньги, я тебя спрашиваю?!
— Потерял, чесслово, мам!.. Ну клянусь тебе!
— Детская колония по тебе буквально рыдает!!! — прокричала мама.
Но Мика уже учуял, что скандал на излете, и сразу же занял наступательную позицию:
— Я вообще больше к нему не пойду!
— Ээттто еще почему? — снова взъярилась мама.
— Не скажу…
— Нет, скажешь!
Ну конечно, сейчас Мика скажет маме… Это был старый, испытанный прием — обязательно признаться в каком-нибудь пустяке, и тогда более опасные вопросы можно было оставить без ответа.
Мика сыграл паузу раздумья — говорить или не говорить? — и тихо произнес:
— У него изо рта воняет… То есть пахнет.
Брезгливая и болезненно чистоплотная мама почти сразу же оказалась по одну сторону баррикады с Микой…
И потом, она настолько торопилась в «Европейскую» гостиницу на свидание с одним московским дирижером, который специально приехал сегодня «Красной стрелой», чтобы увидеть ее, что мама, по легкости своего характера и недостатку времени, решила плюнуть на Мику и сосредоточиться на втором фетровом боте.
Сидя на диване и натягивая этот проклятый, тесный, но модный бот, мама для удобства опрокинулась на спину, и Мика увидел ее тонкое кружевное белье, блестящие торгсиновские чулки со «стрелкой», подвязки и вот ЭТУ невероятную, сводящую с ума, обнаженную полоску красивых маминых ног между чулками и трусиками!..
Дикое возбуждение, спровоцированное в Мике «…кавалером Фоблазом», но придавленное скандалом с матерью и увесистым верещагинским альбомом, вдруг от всего только что увиденного всколыхнулось в Мике снова с жестокой и неумолимой силой!
И оттого, что в нем возникло это омерзительное и постыдное неуправляемое ЖЕЛАНИЕ при взгляде на собственную мать, Мика возненавидел ее на всю свою детскую жизнь…
***
…Казалось, что изнуряющую духоту, сгустившуюся под аляповатыми сводами Мюнхенского резиденцтеатра, скоро можно будет резать ножом, как кремовый торт…
