Нет, этого нельзя допустить ни за что! Стоило ли спасать жизнь преступнику, если вместе с ней невозможно спасти счастье Мари? Нужно, чтобы она ничего не узнала, продолжала любить того, кому себя отдала… А вдруг уже поздно? Почему она побледнела? Не зародилось ли в ее душе ужасное подозрение?..
Жан рванулся вперед и вышел из тени, отбрасываемой каминным навесом. Все сразу узнали его: Пьер с Мари, не отрывавшие от беглеца изумленных глаз, крестьяне, на чьих лицах были написаны противоречивые чувства — прошлая симпатия и нескрываемое отвращение: ведь перед ними стоял каторжник.
— Не ищите, — произнес Жан. — Это сделал я.
Никто не проронил ни звука. Не потому, что в преступление нельзя было поверить. Напротив, признание казалось правдоподобным: ведь он уже убил однажды… Но каторжник появился так внезапно, что все обомлели.
Пьер вышел из-за двери — никто не обратил на него внимания — и подошел к Мари, которая, казалось, его не замечала. Она выпрямилась, ее лицо излучало счастье, — страшные подозрения рассеялись, — потом покривилось от ненависти: перед ней стоял преступник и не сводил с нее глаз.
— Негодяй!.. — крикнула Мари, сжав кулачки.
Жан ничего не ответил и вытянул вперед руки, словно призывая надеть поскорее на них наручники.
Распахнутая настежь дверь зияла черным прямоугольником. Жан пристально всматривался в него. Там, в ночи, его взору до мельчайших деталей предстала жестокая и вместе с тем удивительная по красоте картина. Под голубым безоблачным небом вырисовывался залитый солнцем причал… По причалу, согбенные под тяжестью ноши, сновали люди — их ноги были закованы в кандалы… а над ними в ослепительном ореоле сиял образ молодой женщины с младенцем на руках.
Крестьяне грубо схватили беглеца за руки. Не отрывая взгляда от сияющей женщины, он шагнул за порог и исчез в ночи.
Конец
