Философ не раз повторял, что дело не в личных качествах монарха, а в объеме власти, которую он присвоил. «Лишь нация есть истинный суверен; истинным законодателем может быть лишь народ»26. «Нет ни прав, ни законов, ни свободы там, где государь распоряжается правами и законами по своему усмотрению»27.
Дидро развивал перед Екатериной II идеи народовластия и, как он пишет Дашковой, говорил при дворе с той же свободой, «с какой Вы позволяли мне говорить на улице Гренвиль»28.
Да и почему было императрице не послушать старого философа? Восхищаясь его красноречием, она лучше, чем кто-либо другой, понимала: никакого практического применения в России идеи Дидро иметь не будут. А уж менее других – его идея о необходимости созыва в России Законодательного собрания – эту мысль Дидро подчеркивал в замечаниях на ее «Наказ».
«Замечания на «Наказ» ее императорского величества депутатам Комиссии по составлению Уложения» были написаны Дидро летом 1777 г., по возвращении из Петербурга. В руки Екатерины они попали уже после смерти философа. В письме Ф.М. Гримму от 23 ноября 1777 г. она назвала их сущим лепетом29.
Недовольство императрицы «Замечаниями» вполне закономерно: Дидро не скрыл в них своего разочарования по поводу того, что добрые намерения Екатерины не подтверждались добрыми делами. «Я вижу в «Наказе» ее величества проект превосходного кодекса, но в нем нет ни слова относительно способа обеспечить устойчивость этого кодекса. Я вижу там деспота, отрекшегося на словах, но деспотизм по существу остался, хотя он и именуется монархией»30.
Екатерина сказала. как-то историку Сэгюру: «...Если бы я послушалась его, мне пришлось бы все перевернуть в моей империи вверх дном, пришлось бы совершенно преобразовать и законодательство и администрацию, и финансы для того, чтобы очистить место для невозможных теорий».
Должно быть, и философ постепенно избавляется от иллюзий, понимая, что «ученица» не склонна осуществлять на деле его рекомендации.
«...Когда он заметил, что в моем царстве ничего не меняется по его мысли, он выразил мне удивленье с какой-то обиженной гордостью.
Тогда я откровенно сказала ему:
– Господин Дидро, я слушала от вас с величайшим удовольствием все, что вдохновляет ваш блистательный ум; но из всех ваших великих начал, которые я понимаю очень хорошо, можно составлять прекрасные книги, но не управлять государством. Вы забываете в ваших революционных планах различие наших положений; вы работаете на бумаге, которая все терпит; она мягка, гладка и не останавливает ни Вашего пера, ни воображения, а я, бедная императрица, работаю на человеческой коже, которая раздражительна и щекотлива...»31.
