— А труп-то, похоже, живой! — крикнул кто-то из аудитории, некий студент-медик, известный своей привычкой констатировать очевидное.
Годдфри возвратили домой, к убитым горем родителям, которые хоть и не поняли, каким образом их отпрыску удалось проделать путь из могилы до хирургического стола, но встретили воскресшее чадо с распростертыми объятиями. Конечно, они полагали, что сыну предстоит совсем иной путь, но теперь решили, что лучше об этом особенно не задумываться, и через пару дней жизнь Годдфри возвратилась на круги своя.
Хотя, конечно, не совсем. Странная болезнь оставила на память о себе одно неприятное последствие — паралич лица. Бедняга Годдфри мог лишь отчасти пользоваться своими лицевыми мышцами, поэтому на лице его навсегда застыло одно и то же (сонное) выражение. Он не мог больше ни улыбаться, ни хмуриться, ни смеяться или плакать — по крайней мере так, чтобы это было видно со стороны, — и говорил только сквозь сжатые зубы.
И вот, чудесным образом избежав гибели под хирургическим скальпелем, юный Годдфри твердо решил, что ни один человек больше не должен пройти через те испытания, что выпали на его долю. Он подался в ученики к владельцу местного похоронного бюро, а когда хозяин скончался, унаследовал его дело. Всего лишь за пару лет Годдфри Гофридус прослыл на всю округу как человек надежный, который ни за что на свете не похоронит живого. А все потому, что главной его задачей, на решение которой тратилось больше всего времени и усилий, было удостовериться в полной и несомненной безжизненности подопечных.
Возможно, на первый взгляд это покажется довольно нелепым, однако не следует забывать, что события, о которых здесь идет речь, произошли в те дни, когда определить, действительно ли человек перешел в мир иной, было не так-то просто. Даже врачи мало что могли сделать — разве только проверить, не мутнеет ли зеркало от дыхания, или попытаться нащупать пульс, который нередко бывает слабым и незаметным. В те ужасные дни, лежа без движения будто бы в бессознательном состоянии, бедняга Годдфри снова и снова возвращался к мысли о том, как чудесно было бы, если бы кто-нибудь изобрел какую-нибудь машину, механизм или инструмент, с помощью которого можно было бы определить, жив он еще или нет, — тогда ему не пришлось бы так сильно страдать. И тогда он дал клятву, что если однажды воскреснет, то непременно возьмет на себя эту роль, станет тем самым изобретателем.
