Неожиданно тишину нарушили вновь раздавшиеся выстрелы. Стреляли со стороны армянских постов. Чуть позже до Олега донеслись дружный топот и бряцанье оружия, а затем он увидел и самих бегущих — армянских боевиков.
— Эй, ары, что случилось-то? Жратву в тыл завезли? — пытался он шутить посиневшими губами. Нашелся в толпе бегущих свой, русачок — понял его.
— Счас, дорогой, тебе и пожрать, и выпить поднесут — успевай подставлять хлебало! — откликнулся на шутку голос из темноты, и пробегавший тут же пояснил смысл выражения: — Азеры начали вперед выдвигаться, отходить нужно!
Отходить — легко сказать! Олег попытался встать самостоятельно, затем с помощью валявшейся возле трупа лопаты — не получалось. Кто-то помог раненому, затем снова канул в темноту. Пришлось Грунскому ковылять в одиночку, приспособив лопату вместо костыля. Получалось хреновато, он вскоре был в мыле и часто останавливался, пережидая приступы боли в раненных спине и ноге.
Внезапно один из отступавших в темноте налетел на него, больно двинув в простреленное плечо. Олег взвыл, а принявший его за фонарный столб стал ругаться:
— Та шоб ты вхезався та нэ пидтэрся! Так налякав, бисова душа!
— Хохол!
Враз повеселел Грунский — даже раны от радости встречи с земляком перестали дергать. Ну, теперь все проблемы позади, Петро — бугаяка что надо, куда Рашиду до него! Этот, как младенца, на одной руке понесет.
— Ты где ж запропал, морда твоя из тряпок? А я тебя ждал, ждал — все жданки поел! — упрекнул он Петра, уже примеряясь, с какой стороны удобнее всего охватить его бычью холку. — Ну что, поскакали? — спросил он весело.
— Та ни, москалыку! — как-то суетливо отстранился Карпенко. — Мамэды дэсь рядом вже — быстришэ бигты трэба, а з тобою далэко нэ втэчешь!
— Браток, помоги! — взмолился Грунский, все еще надеясь, что хохол пошутил, хотя и знал, что время для шуток сейчас самое неподходящее. — Земляки ведь!
— Булы колысь зэмлякамы! — Петро оторвал его руку от своего рукава. — А тэпэр — блыжне зарубижжя! Так шо ковыляй сам потыхэньку. — Бувай здоров! — издевательски пожелал он напоследок и растворился, слился с ночью.
— С-с-сука! — от всей души бросил ему вслед Олег.
Вновь оставшись один, он немного подумал и вскоре пришел к выводу, что единственным выходом из создавшегося положения будет идти ко второй линии обороны более коротким путем — напрямик, через сопки. Затем решительно свернул с накатанной дороги и заковылял, опираясь на лопату, скрипя зубами от боли и матерясь… Грунский даже не пробовал подсчитать количество преодоленных за ночь сопок: сколько раз он падал, скатывался с них, терял сознание от боли и усталости. Затем упрямо поднимался и снова ковылял, полз, перекатывался…
