Вновь пошли здравицы в честь князей и воевод Братских Княжеств. Подняли чаши и за Фотия, старейшего воеводу, верного помощника Светозора, сохранившего верность ему даже после гибели Владигорова отца. Старый воин был растроган, глаза его увлажнились.
— Годы берут свое, — обратился он к Владигору. — Пора и мне на покой, князь. Коли объявится недруг, я первый встану на защиту Синегорья. А ныне молодой воевода тебе нужней меня. Его и искать не надо, вон он сидит. — Фотий указал на Ждана, просиявшего и тут же смутившегося своей радости.
— Раз ты сам попросил об этом, — сказал Владигор, — быть по сему!
Тут же были произнесены здравицы новоиспеченному воеводе Ждану. Всем известны были его честность, прямодушие и преданность Владигору, которому он в юности спас жизнь.
Ласковый взгляд Любавы заставил сердце Ждана забиться чаще. От сидевшего рядом с ним Фильки не ускользнул этот взгляд, и он быстро зашептал что-то молодому воеводе, заставив его окончательно смутиться и покраснеть.
Дометий, уже изрядно захмелевший, приосанился, готовясь произнести очередную здравицу и раздумывая, кто из присутствующих ее более достоин. Взор его неожиданно остановился на Грыме Отважном, предводителе лесного племени берендов. Не привыкший к праздничным церемониям, Грым долго отнекивался от приглашения Владигора почтить своим присутствием княжеский пир в Ладоре. И не приехал бы, если б Бажена не настояла, добавив, что и Любава просит о том же. Бажена сама подправила и кое-где перешила его наряд из звериных шкур. Это, впрочем, мало изменило облик вождя берендов. Огромный, на три головы выше всех на пиру, с косматой бородой, закрывающей даже щеки, Грым выглядел таким свирепым и диким, что слуги часто обносили его винами, страшась лишний раз приблизиться к лесному великану. Однако тот не чувствовал себя уязвленным: он никогда не пил ничего крепче родниковой воды.
Дометий, зная о привязанности Бажены к берендам и их вождю, всегда испытывал отцовскую ревность. Но теперь, размягченный вином и дружеской атмосферой празднества, он чувствовал симпатию и проявлял благосклонность ко всем без исключения.
— Грым Отважный! — воскликнул Дометий. — К тебе обращаюсь я. Будь славен твой род! Ильмер в безопасности, пока восточные рубежи его охраняют твои лесные богатыри. Винюсь, коль был я недостаточно почтителен к тебе. Отныне двери моего дома и днем и ночью для тебя открыты. — Он замолчал, решая, следует ли еще что-либо добавить к сказанному. Никто его не прерывал, все с почтением внимали ильмерскому князю. Дометий, покачнувшись, поднялся со своего места и неожиданно для себя обратился к князьям Венедии и Лада-неи: — А вы, Изот и Калин, доколе друг на друга будете дуться? Коль что меж вами было, забудьте и простите. А то глядите, дождетесь у меня, что разлюблю! — Он, словно гневаясь, топнул ногой, вновь покачнулся, и Владигор на всякий случай поддержал захмелевшего князя за локоть. Со стороны это выглядело забавно, кое-кто из молодых хмыкнул, а Изот с Калином, переглянувшись, невольно улыбнулись друг другу.
